Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

— Я знал, что против нее нужно было устроить официальную забастовку.

— Ты еще не выиграл эту ставку, — напоминаю я. Хотя в глубине души и понимаю, что он прав. Учителя, не способного признать наличие скрытого расизма, чудовищно оскорбил бы мой последний аргумент.

Рут ждет в конференц-зале. Она с надеждой поднимает на меня глаза.

— Они никак не могут вынести вердикт, — говорю я.

— И что теперь?

— Как повезет, — вздыхаю я. — Дело могут разобрать повторно — потом, с новыми присяжными. А может, Одетт попросту откажется от обвинений и отзовет иск.

— Думаете, она может…

— Я давно научилась не притворяться, будто умею думать как обвинитель, — признаюсь я. — Нам просто придется подождать и посмотреть, чем все закончится.

В зал судебных заседаний по одному входят утомленные присяжные.

— Старшина присяжных, — говорит судья, — насколько я понял, жюри не сумело вынести вердикт. Так ли это?

Старшина встает:

— Да, Ваша честь.

— Считаете ли вы, что дополнительное время поможет вам прийти к окончательному решению по делу о тяжбе между государством и госпожой Джефферсон?

— К сожалению, Ваша честь, некоторые из нас не могут сойтись во мнении с остальными.

— Спасибо за вашу службу, — говорит судья Тандер. — Этот состав жюри свободен.

Присяжные выходят. С галереи доносится сдавленный шепот — публика пытается понять, что все это значит. Я мысленно прикидываю вероятность того, что Одетт снова обратится к большому жюри с обвинением в непредумышленном убийстве.

— Есть еще одно, последнее дело, которое следует закончить в этом суде, — продолжает судья Тандер. — Я готов огласить вердикт по обновленному ходатайству защиты об оправдательном приговоре.

Говард глядит на меня поверх головы Рут. Что?

Черт возьми, судья Тандер намерен воспользоваться аварийным люком, на который я ему указала! Я задерживаю дыхание.

— Я изучил закон и весьма тщательно ознакомился со свидетельскими показаниями по данному делу. Нет ни одного твердого доказательства того, что смерть ребенка была обусловлена каким бы то ни было действием или бездействием обвиняемой. — Он поворачивается к Рут. — Мне очень жаль, что вам пришлось пройти через все эти испытания на рабочем месте, мэм. — Он ударяет молоточком. — Я удовлетворяю ходатайство защиты.

В этот миг смирения я понимаю, что не только не умею думать как обвинитель, но удручающе некомпетентна в области мыслительных операций судьи. Я оборачиваюсь, готовая рассмеяться от изумления. Рут морщит лоб.

— Я не понимаю.

Он не заявил об ошибке разбирательства. Он вынес честный оправдательный приговор.

— Рут, — говорю я, широко улыбаясь. — Вы свободны.

Рут

Свобода — хрупкий стебелек, пробившийся из земли после небывало долгой зимы. Это звук твоего голоса, когда никто не затыкает тебе рот. Это благословенная возможность сказать «да» — и, что еще важнее, право сказать «нет». В сердце свободы бьется надежда — пульс возможности.

Я — та же женщина, какой была пять минут назад. Я сижу в том же кресле. Мои ладони лежат все на том же исцарапанном столе. По сторонам от меня по-прежнему стоят мои защитники. Флуоресцентная лампа над головой все так же стрекочет, как сверчок. Ничего не изменилось, и все стало по-другому.

Я будто в тумане выхожу из зала суда, и передо мной расцветает букет микрофонов.

Кеннеди говорит, что, хотя ее подзащитная явно довольна приговором суда, мы воздержимся от заявлений вплоть до завтрашней официальной пресс-конференции.

И что прямо сейчас ее подзащитная должна уехать домой, к сыну.

Остаются несколько отбившихся от стаи одиночек, но вскоре отстают и они. В другом конце зала какому-то профессору предъявляют обвинение в хранении детской порнографии.

Мир меняется, появляется новая жертва, новый обидчик. Чья-то история подходит к концу.