Залив Голуэй - Мэри Пэт Келли (2009)

— Жемчужина эта, конечно, полная бесстыдница, — заявила Тесси Райан, но ее никто не слушал.

Соседи пошли в дом нашей матери. Они пили poitín, но говорили мало.

Мама взяла кусок горящего торфа из очага.

— Пойдем, Онора, я отнесу этот торф, зажженный от костра Святого Иоанна, в твой дом вместе с тобой.

— Спасибо, мама, но мы с Майклом пойдем на холм одни. Думаю, так будет лучше.

* * *

Вот так. «Siúil, siúil, siúil a rún…» Мамина песня, она пела ее нам в качестве колыбельной, когда мы были маленькими. «Иди, иди, иди, любовь моя…» Она звучала в моем воображении, а потом я напевала ее Майклу, когда мы карабкались вверх по склону к нашей хижине. Я первой переступила порог нашего дома.

Моя первая ночь. Майор Пайк украл ее у меня, как если бы изнасиловал меня на самом деле. Как мы с Майклом могли после всего этого…

Я положила тлеющий торф в очаг, и пламя быстро разгорелось. Майкл пошел напоить Чемпионку, а затем вернулся со своей волынкой. Он сел на свой табурет у огня, а я — на свой рядом с ним. Майкл сунул мешок волынки под мышку и накачал в него воздух.

— Похоронная песнь, — сказал он.

И полились печальные звуки — траурная мелодия по телам и душам, разбитым в многочисленных и разнообразных битвах за много столетий.

Бабушка сказала тогда: «Не своди на нет жертву сестры. Не дай им победить». Но я чувствовала себя оцепеневшей от горя.

Майкл закончил играть, положил свою волынку и обнял меня, а я положила голову ему на плечо. Мы молча смотрели на языки пламени. Я коснулась пальцами лица Майкла, серьезного и мрачного. Мой герой, явившийся из моря.

— Mo ghrá, — сказал он, — любовь моя.

— A stór, — ответила я, — мой дорогой.

Мы встали и пошли к мягкой постели, которую Майкл сделал нам из сена, до сих пор хранившего в себе запахи лета.

Они не победили.

Мы добились своего права на нашу первую ночь.

Часть вторая

Великий голод, 1845—1848

Глава 9

Шесть лет позади. Двадцать третье июня 1845 года. Шесть лет прошло с того дня, когда мой Майкл выплыл ко мне из моря. Мы стояли в дверях своего домика, наблюдая, как солнечный свет заливает наши поля и прогревает посевы пшеницы, овса и ячменя, превращая их сочную зелень в спелое золото. Нокнукурух встречал рассвет радостным ликованием.

— Все растет хорошо, Майкл, — сказала я.

Он улыбнулся мне. Все это было делом его рук. Именно он добился изобилия на этой скудной земле. В постоянной борьбе плечи его стали шире, мышцы на спине и ногах налились и окрепли. У него всегда были крепкие руки кузнеца, но теперь все его тело излучало уверенную силу. Настоящий мужчина.

По ночам я гладила его тело, ласкала бугры его мускулов, пока в конце концов он не усаживал меня на себя, и тогда я открывалась его мужской силе. Мы соединялись… Как же это было здорово. Господи, до чего же я все-таки везучая!

Майкл обхватил меня одной рукой и сунул мне в ладонь небольшой камешек.

— Немного похож по форме на сердце, тебе не кажется? — спросил он.

— Верно, — согласилась я, гладя пальцами закругленные края камня.

— Видишь этот зеленый оттенок на розоватом фоне? Это называется коннемарский мрамор.

— Какой красивый, — сказала я.

Майкл взял мою раскрытую ладонь в свои руки, и мы вместе стали любоваться отблесками света на гладкой поверхности.

— Это мой подарок в честь этого нашего дня. Этого дня, этого утра.

— Спасибо, Майкл, — сказала я. — Замечательный подарок.

— А вечером, когда дети улягутся спать… — Он поцеловал меня в щеку. Наши дети — они были такими же памятными знаками этого утра. — Конечно, у нас с тобой есть и живые подарки, — вдруг сказал он.

— Как тебе это удается?

— Что?

— Всегда угадывать, о чем я думаю.

— Я просто говорю то, что приходит мне в голову, — ответил он.