Золото стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл (1981)

Свод пекарни обрушился на печи. Шарп, оглушенный и ослепленный, задыхался в густой пыли и раскаленном воздухе, а девушка держалась за него, молясь и прощаясь с жизнью.

На крепостных стенах гибли португальцы, ближайшие к собору укрепления были разбиты вдребезги, рвы наполнились камнями и трупами – сквозь крепостную стену к центру города теперь вела широкая ровная дорога, а порох все рвался, над Альмейдой поднимались новые клубы дыма и корчились новые языки пламени, и холм содрогался в конвульсиях. Наконец чудовищные взрывы стихли, остались только огонь и мрак, и запах ада, и ужас ошеломленных людей.

Французский канонир – седой ветеран, некогда учивший стрелять из пушки молодого корсиканского лейтенанта, – плюнул на ладонь и коснулся ею горячего ствола, который выпустил последний снаряд. Французы молчали, они все еще не могли поверить в случившееся, а на землю перед ними дьявольским дождем сыпались камни, черепица и горящая плоть.

Грохот преодолел двадцать пять миль до Келорико, и генерал отложил вилку, подошел к окну и со страшной определенностью понял, что произошло. Золота нет. А теперь нет и крепости, которая могла бы дать ему шесть недель угасающей надежды.

Потом накатился дым, громадный серый покров расстелился с востока, превратил рассвет в сумерки, окаймил пограничные холмы алым, предвещая наступление вражеских армий. Они пойдут за этим дымом к морю…

Альмейда пала.

Глава двадцать четвертая

Керси погиб, молясь на крепостной стене. Погибли еще пятьсот человек – огненный ветер унес их в вечность. Но Шарп еще не знал об этом. Ему казалось, будто он умирает от удушья и жара, он вжимался спиной в гладкие кирпичи, а ногами упирался в обугленное полено, подпиравшее дверцу. Когда все кончилось, капитан выбрался в кошмар наяву, повернулся и вытащил Терезу. Девушка что-то сказала ему, но он ничего не услышал, помотал головой, повернулся к другому отверстию печи и выгреб щебень. Вскоре появилась перепачканная сажей физиономия Харпера.

Печи спасли людей от верной гибели. Они походили на маленькие крепости: толщина их стен достигала трех футов, а покатые своды благополучно отклонили ударную волну. Собор превратился в огненную воронку, замок исчез, над жилыми кварталами бушевало пламя и клубилась пыль. Ярдах в ста от пекарни виднелся устоявший под взрывом дом – ни дверей, ни стекол, только языки пламени танцуют в безжизненных комнатах. Отовсюду веяло иссушающим жаром.

Шарп взял Терезу за руку.

По улице ковылял нагой и окровавленный человек – шатался от слабости, звал на помощь, но они бросились не к нему, а к двери подвала, засыпанной камнями. Из-за нее доносились стук и крики; Харпер, еще не совсем пришедший в себя, откинул камни, дверь распахнулась от удара изнутри и выпустила Лассау и Хельмута. Они что-то закричали Шарпу, но тот опять не услышал, и все побежали к дому, где квартировала рота, – к подножию холма, прочь от этого ужаса, мимо португальских солдат, с открытыми ртами взиравших на геенну огненную, которая разверзлась на месте собора.

Шарп ворвался на кухню, схватил бутылку немецкого пива, отбил горлышко и поднес к губам. Прохладная жидкость потекла в желудок. Потом он ударил себя по ушам, затряс головой, и к нему повернулись изумленные солдаты. Шарп снова потряс головой, но слух не возвращался, и он почувствовал, как наворачиваются слезы. Черт с ним, ничего уже не исправишь. Капитан запрокинул голову и уставился в потолок, вспоминая генерала и огненную воронку и испытывая к себе невыразимую ненависть.

– У вас не было выбора, сэр. – К нему обращался Ноулз. Голос звучал где-то вдали, но Шарп слышал!

Он отрицательно покачал головой.

– Выбор есть всегда.

– Но ведь война, сэр. Вы говорили, надо ее выиграть.

«Вот завтра и отпразднуем, – подумал Шарп, – или послезавтра, но господи боже, я же не знал!» И он вспомнил лежащие повсюду трупы – уродливые, жалкие, скорченные, как грибы, высушенные на раскаленных камнях.