Саксонская трилогия (сборник) - Юзеф Игнаций Крашевский (1875)

– Генерал, – буркнул король, – вы, по-моему, бредите, рыцарская честь для меня превыше всего, и напасть на врага таким предательским образом я не в коем случае не позволю; не могу, – добавил он, вспыхнув. – Я ненавижу его, задушил бы своими руками, но схватить его среди ночи, напасть, воспользовавшись его доверием ко мне. Нет! Это не в обычаях Августа Сильного.

Шуленбург мрачно посмотрел на него.

– А с вами, король, всегда поступали по-рыцарски? – спросил он.

– Такие грубияны, такие неотесанные варвары, как этот молокосос, могут поступать, как им заблагорассудится, но Август, которого народ называет Сильным, а монархи Великолепным, не позволит себе такой низости.

Старый вояка покрутил усы, откланиваясь.

– А если это позволит себе ослушавшийся солдат? – спросил он.

– В таком случае мне пришлось бы взять неприятеля под защиту и освободить его, – воскликнул Август, – вне всяких сомнений.

– Необыкновенно благородно и красиво, – сказал Шуленбург, несколько иронически, но…

Он не договорил и низко поклонился. Король взял его за руку.

– Дорогой генерал, прошу вас, забудьте о том, что вы мне сказали. Нет, такой ценой я победы не хочу.

Шуленбург поднял на него потускневшие глаза, и в них был вопрос: разве выдача Паткуля, заключение в тюрьму Имгофа и Пфингстена – поступки более благородные, чем тот, что вызвал в Августе такое негодование? Король, возможно, понял этот немой укор, догадался, что означает молчание генерала, лицо его побагровело.

Шуленбург стоял, опустив голову.

– Нас может спасти только смелый, рискованный шаг, – буркнул он в усы, – обычные средства уже не помогут. Игра идет не на жизнь, а на смерть. А терять нам нечего. Одна корона, стоившая миллионы, потеряна, от другой лишь обломки остались, а дальше что?

Август с усмешкой на губах прошелся по кабинету.

– Что дальше? – промолвил он. – Этот самонадеянный мальчишка не остановится, он пойдет дальше. Несколько побед вдохновили его на дерзкие необдуманные действия. Но однажды наглые замыслы его рухнут, ибо он не рассчитает своих сил. Зачем нам навлекать на себя позор, для того лишь, чтобы ускорить то, что и так неминуемо, неотвратимо? Не лучше ли набраться терпения, чтобы потом воспользоваться плодами чужих побед? Карл XII весь раздулся от спеси, ему кланяется вся перепуганная Европа, эту спесь надо в нем разжигать, пока он не лопнет, наткнувшись где-нибудь на стену.

– А тем временем Саксония… Ваше величество!

– О! Народ все вытерпит! Несомненно! – воскликнул Август. – Народ, генерал, что трава, скот ее вытопчет, а она на другой год еще буйней растет.

– Но это ведь люди! – сказал Шуленбург.

– Чернь, – возразил король, – кто принимает в расчет массы, толпу?

Наступило молчание, генерал откланялся. Но на пороге король остановил его.

– Ты с кем-нибудь об этом говорил? – спросил он.

– Мои офицеры первые подали эту мысль, – прошептал Шуленбург, – я знаю, что ее горячо разделяет Флемминг, он тоже придерживается мнения, что против вероломного захватчика все средства хороши.

– Значит, все знают? – с беспокойством спросил король.

– От меня? Никто, – ответил серьезным тоном генерал. – От других – возможно.

– Ради бога, прикажите молчать! Ни слова об этом!

Генерал откланялся еще раз, король в раздумье опустился на стул.

После выдачи Паткуля столь благородный жест выглядел, по меньшей мере, странно.

11