Нелюдь - Кэт Фоллз (2013)

Я шлепнулась на узкую жесткую койку. Какая разница, если даже они продержат меня в карантине до конца моих дней? Нормальная жизнь для меня и так закончилась. От чихнувшего разбегались в стороны все. Серьезная болезнь, пусть даже незаразная, делала человека парией. Я узнала это на горьком опыте, когда поставленный моей матери онкологический диагноз вызвал цепную реакцию истерики вокруг нас. Через несколько дней после первой химиотерапии ее уволили с работы без предварительного уведомления. Галерейный бизнес отца закрылся, клиенты исчезли. Но труднее всего было понять наших друзей, которые немедленно прервали все контакты с нами, когда узнали про болезнь матери. В тот год меня ни разу не пригласили в гости, не позвали ни на один день рождения. Практически вся наша многочисленная родня погибла во время эпидемии, и в конце, когда матери становилось все хуже и хуже, мы уже остались втроем. А потом в нашей семье осталось всего двое – я и отец. Если же останется кто-то один, то это уже нельзя будет назвать семьей.

В голове у меня крутились кадры расстрела того «добытчика»: тело человека, дергающееся и вздрагивающее под ударами пуль. Я зарылась лицом в подушку, пытаясь заставить себя не думать об этом. Ужас был в том, что чем дольше я сидела запертой в этой комнате, тем труднее мне было убедить себя, что директор Сперлинг просто несла какой-то бред. Мне хотелось верить: никто не сможет расстрелять моего отца, потому что он не был контрабандистом. Но Сперлинг говорила так убежденно, что поневоле верилось – у нее есть доказательства. А если у Службы биозащиты были доказательства, что мой отец побывал по ту сторону стены, – значит, все, игра окончена. Даже если он ничего не принес оттуда. Для гражданских лиц не существовало ни единой причины, чтобы оказаться по Восточную сторону от стены. Ни единой законной причины.

Чем больше я вспоминала нашу с отцом жизнь, тем подозрительнее казалась мне вся ситуация. Я вспоминала его длительные отлучки. Никогда не иссякавший поток ценных произведений искусства. Мы не сорили деньгами, но я всегда подозревала, что бизнес отца приносит куда больший доход, чем он хотел показать. В нашей квартире висели на стенах оригиналы Ротко, Джорджии О’Кифф, Люсьена Фрейда и многих других известных художников. В прошлом году, когда отец показал мне свои финансовые документы, меня потрясла сумма его накоплений, если учесть, что после смерти матери ему пришлось объявить себя банкротом. Ее лечение обошлось в такую сумму, что, казалось, нам никогда не выкарабкаться из долговой ямы. Но всего через семь лет после этого он полностью восстановил свой бизнес и отложил приличную сумму денег.

– Твое имя значится во всех документах. Это на тот случай, если со мной что-то случится, – сказал он, передавая мне ключи от нескольких ячеек в разных банках. В тот момент я подумала, что он имел в виду под «что-то случится» несчастный случай или смертельную болезнь. Но никак не казнь.

Хорошо хоть, агентам Службы биозащиты не удалось схватить отца. Сперлинг совершенно очевидно понятия не имела, где он находится, но думала, что знаю я. Возможно, потому, что обычные родители не оставляли ребенка каждый месяц одного с дворецким на целую неделю без всякой возможности с ними связаться. А я-то считала это еще одним признаком эксцентричности отца: он ненавидел диски и отказывался носить это устройство. Но что, если главной причиной, по которой он не звонил, было то, что в тот момент он сам находился в месте, откуда невозможно позвонить?

Но если мой отец был не в Калифорнии и агентам не удалось поймать его – где же он находился сейчас?

«Пожалуйста, где угодно, только не в Дикой Зоне».

Если он сейчас был на другой стороне стены, он не мог оставаться там без конца – и не только из-за опасности заражения. Единственные люди, жившие по ту сторону стены, были изгнанными из общества преступниками. Отец среди них и недели бы не продержался.