Принцесса викингов - Вилар Симона (1996)

Снег, выпавший в начале декабря, валил несколько дней подряд, но в большом доме было жарко, мужчины порой раздевались по пояс в дыму очагов. Случалось, здесь затевали борьбу или засиживались у огромной доски за игрой с резными фигурками, похожими на шахматные, но совсем с иными правилами.

Бьерн Серебряный Плащ был в городе всеобщим любимцем, и его часто приглашали в другие усадьбы, упрашивая рассказать или спеть что-либо. Глаза Бьерна загорались, и когда гул слушателей стихал, он вставал, опорожнял свой рог и заводил длиннейшие повествования о богах и героях, о старухе Вельве, поджидающей мертвых у входа в мрачное царство Хель, о пророчествах и гаданиях, о кознях Локи, о злом колдовстве. Эмма любила отправляться вместе с ним, заводить новые знакомства. Ее уже знали в Байе, а иной раз просили рассказать о Боге христиан. Особенно прислушивались к ее речам женщины, а также старики, которые считали, что совершили недостаточно подвигов, чтобы вознестись в чертоги Валгаллы. Мрачная перспектива угодить в царство Хель их вовсе не привлекала, а вот оказаться в раю, приняв новую веру, было заманчиво. Их привлекало также и то, что даже брат великого Ролло сделался христианином. Некоторые из них стали захаживать в церковь, прислушиваться к службам, и Эмма видела в этом свою заслугу, о чем, встретив сестру Марию, не преминула сообщить. Но на монахиню это не произвело никакого впечатления. Она твердила одно: Эмма должна стать причиной раздора между братьями, и тогда франкская земля напьется черной норманнской крови. Не было смысла доказывать ей, что нет такой силы, которая могла бы поколебать власть конунга в Нормандии, даже если Атли и отступился бы от него.

Ролло, однако, все еще не было, и даже Бьерн стал недоумевать, отчего конунг не поспешил на его зов, тревожась о брате.

Эмма порой вместе с Ботольфом покидала пределы города, посещая окрестные селения с усадьбами норманнов. Недалеко от Байе располагался заброшенный друидический менгир, откуда викинги также брали камень для постройки стен. Ботольф пригласил ее заглянуть и туда, но Эмма отказалась. Слишком свежи были воспоминания об опасности, которой она подверглась, выказав пренебрежение к чужой вере. Теперь она научилась уважать чужие обряды. По этой же причине она осталась ждать ярла, когда он отправился в священную рощу норманнов на холме, где находилось главное капище. Издали она видела развешанные на голых сучьях ясеня жертвоприношения богам – овец, свиней, коз. За капищем начинался глухой еловый лес, куда она порой ходила с женщинами за хворостом. У опушки леса бил незамерзающий источник с вкусной, чуть сладковатой водой. Источник был очень древний, и близ него высилось изваяние какого-то кельтского божка, но христиане в Байе поведали ей, что это надгробие на могиле епископа Сульписа, погибшего много лет назад от руки норманнов. Даже язычники считали воды источника целебными.

Сестра Мария часто поила Атли этой водой, и к середине декабря, когда установились трескучие морозы, ему стало заметно лучше, он начал даже вставать. Однажды Эмма увидела его сидящим, закутавшись в меха, на ступенях лестницы стабюра. Рядом с юношей жалась Виберга.

Эмма давно заметила, что христианка-рабыня привязалась к Атли, она проводила с ним все свое время, ухаживала за ним, вела нескончаемые беседы, и ее вечно брюзгливое личико становилось нежным и привлекательным, когда она глядела на юношу. К Эмме, когда та приходила проведать Атли, Виберга относилась с ревнивой подозрительностью, и Эмма не раз замечала, что лежанка у стены стоит нетронутой, и однажды, когда Атли спал, в упор спросила, не делит ли Виберга с ним ложе.

Девушка вспыхнула:

– Ночью здесь холодно, а вместе нам гораздо теплее.

И добавила с вызовом:

– Вы ведь пренебрегаете им ради хмельных пирушек в усадьбе.

Эмма отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Пожалуй, она была рада, что у Атли появилось существо, которому он по-настоящему небезразличен.