Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Как видите, телефонные провода на этот раз пересеклись и замкнулись с невероятно благой целью. Нам остается только признать, что картина (не говоря уже об огромной золоченой раме) переместилась в автономный мир, созданный творческим воображением. Так-так-так… – он посмотрел на Элиота и сменил тон. – Не смущайтесь, Элиот. Я, должно быть, менее остальных склонен считать, что вы ошибаетесь. Первая задача любой науки состоит в признании абсолютного человеческого невежества. Сомневаюсь, чтобы мы смогли сейчас хоть что-то предпринять. Нам нужен крепкий сон в удобной постели, а обсудим все уже завтра.

Чоун взял на себя роль опытного медика, говорившего с пациентами уверенно и прописавшего всем снотворное.

Эплби сделал шаг вперед и дотронулся до черной краски. Она уже высохла. Этот злобный автограф кто-то оставил позади картины уже давно, чтобы в нужное время его обнаружили. Тимми, понизив голос, сказал на ухо Эплби:

– Ренуара папочка подарил Белинде к двадцать первому дню рождения. Щедро, ничего не скажешь.

Это действительно щедрый подарок, не мог не согласиться Эплби. И удар был нанесен, чтобы доставить как можно больше боли. Белинда, побледневшая, но с решительным выражением на лице стояла рядом с отцом, сжимая его руку. Эплби с интересом всмотрелся в мистера Элиота. Настал, как он сразу почувствовал, еще один критический для хозяина дома момент. Чоун очень вовремя и разумно согласился уступить свои позиции. Более того, он даже допустил, что выработанная Элиотом система взглядов должна восприниматься терпимо. Ее следовало уважать хотя бы как защитную стену, выстроенную фантазией слишком утомленного сознания. Но перед лицом столь неприкрытого злого умысла – атаки примитивного и популярного создания его собственного ума на один из главных символов глубоко личных семейных отношений – единственной разумной реакцией со стороны мистера Элиота могла стать только ненависть. Утром, когда первоначальный шок уляжется, все будет выглядеть иначе, но если бы даже сейчас, в подобные мгновения он стал бы цепляться за свои отчаянные философские построения, это означало бы одно – в самом скором времени ему предстояло стать пациентом психиатрической клиники.

Примерно минуту мистер Элиот пребывал в напряженном молчании. А произнес потом банальное:

– Мы пережили достаточно много волнений для одной ночи, Белинда, и, мне кажется, доктор Чоун прав, – советуя нам отправляться спать. Должен признать, что совершенно сбит с толку и не в состоянии рационально – думать о случившемся. Но в то же время, – выражение его лица удивительным образом неожиданно изменилось, – я крайне зол.

Он остановился, и его черты исказила новая гримаса, словно внезапно в конце длинного и темного коридора перед ним мелькнуло некое видение.

– Есть что-то, о чем я никак не могу вспомнить… Что-то в корне отличающееся от того, о чем я здесь говорил.

Его взгляд пробежал по лицам окружающих. Казалось, он ищет. Ищет еще чье-то лицо. Но мистер Элиот лишь покачал головой, смущенный и опечаленный. Держа Белинду за руку, он повел ее через вестибюль, мимоходом похлопав по плечу Тимми. Потом чуть слышно пожелал всем спокойной ночи и удалился.

Теперь в тишине звучали лишь глубокие вздохи и дыхание нескольких людей. Ясно, что в доме побывал вор, но еще более ощутимо было тягостное осознание постороннего вторжения, тяжело воспринимавшееся всеми оставшимися в вестибюле. Потом люди начали постепенно расходиться – поодиночке или парами за чуть слышным разговором. Уже через две минуты Эплби, к которому тактично никто не приставал с расспросами как к единственному профессионалу на месте преступления, оказался в полном одиночестве, сосредоточенно разглядывая черный рисунок.