Апелляция - Джон Гришэм (2008)

— Нет, ваша честь. Я в ужасе. Я глаз не сомкнул, с тех пор как Фиск объявил о своем участии, и не засну до тех пор, пока мы не победим его. Мы разорены и сидим по уши в долгах, мы и чека выписать не можем, но все работники нашей фирмы согласились по часу в день обходить дома, раздавать брошюры, устанавливать предвыборные плакаты и обзванивать потенциальных спонсоров и избирателей. Мы разослали письма нашим клиентам. Мы просим помощи у друзей. Мы организовали весь Баумор. Мы делаем все возможное, потому что если проиграем дело Бейкер, то завтра для нас не наступит.

— На какой стадии апелляция?

— Все записки поданы. Все чудесно и замечательно, и мы только ждем, пока суд скажет нам, когда он решит и решит ли заслушать устные прения сторон. Вероятно, в начале следующего года.

— Никаких шансов на вынесение решения до выборов?

— Абсолютно никаких. Это самое важное дело в реестре. Но ведь каждому адвокату кажется, что его дело самое важное. А как вы знаете, суд работает по собственному расписанию. Никто не может оказать на него давление.

Они пили холодный кофе, обходя маленький огород, где судья выращивал овощи. Температура держалась на уровне около ста градусов, и Уэс уже жаждал уйти. Они пожали руки на крыльце. Уэс уезжал с чувством тревоги. Судья Харрисон волновался о гонке Маккарти гораздо больше, чем о своей собственной.

Слушание состоялось по ходатайству об отклонении иска, поданному округом Хиндс. Зал суда принадлежал канцлеру Филу Шинглтону. Это был маленький, гулкий, удобный зал с дубовыми стенами и непременными атрибутами — выцветшими портретами давно забытых всеми судей. Не было там и скамьи присяжных, потому что разбирательства с участием присяжных в канцлерском суде не проводились. Толпы там собирались редко, однако на это слушание пришло множество людей.

Мейерчек и Спано, вернувшиеся из Чикаго, сидели за одним столом со своим радикально настроенным адвокатом. За другим столом расположились две молодые женщины, представлявшие округ. Канцлер Шинглтон призвал всех к порядку, поприветствовал собравшихся, обратил внимание, что в зале присутствуют представители средств массовой информации, и, наконец, взглянул на дело. Два судебных художника рисовали портреты Мейерчека и Спано. Все нервно ждали, пока Шинглтон пролистывал документы, как будто никогда их не видел. На самом деле он читал их неоднократно и уже вынес решение.

— Позвольте полюбопытствовать, — сказал он, не поднимая глаз. — Почему вы подали иск в канцлерский суд?

Адвокат-радикал встал и сказал:

— Это вопрос справедливости, ваша честь. А мы знаем, что здесь можем рассчитывать на справедливый суд. — Если в его словах и была доля иронии, то она осталась незамеченной.

Причина, по которой иск подали в канцлерский суд, крылась исключительно в том, что они хотели добиться отклонения иска как можно скорее. Слушание в окружном суде отняло бы больше времени. Федеральный иск просто отправился бы не в том направлении.

— Продолжайте, — сказал Шинглтон.

Адвокат-радикал принялся ругать округ, штат и общество в целом. Слова его вылетали короткими маленькими очередями, слишком громкими для такого маленького зала и слишком резкими для того, чтобы слушать их больше десяти минут. А он все говорил и говорил. Законы штата устаревшие и несправедливые и ущемляют их клиентов, потому что запрещают им вступить в брак. Почему двум взрослым геям, которые любят друг друга и жаждут вступить в законный брак, приняв на себя такую же ответственность, обязанности, гарантии и обременения, что и гетеросексуалы, отказывают в подобных правах и привилегиях? Он умудрился задать этот вопрос как минимум в восьми разных интерпретациях.