В плену желания - Джорджетт Хейер (1962)

– Нет, мой дорогой старинный друг! – с невозмутимой веселостью в голосе заявил сэр Бонами. – Это вы сказали по доброте своего сердца, но я стал намного толще, чем был в то время. Но вы ни на йоту не изменились… Теперь, когда я могу разглядеть вас вблизи, вижу, что вы такой же старый… Как там вас называли? Ворчун… Нет. О чем это я болтаю… Не то… А-а-а… Старый скряга… Точно! Как я мог позабыть? Старый скряга!

Этот своеобразный обмен любезностями, весьма порадовавший сэра Бонами, никому не доставил удовольствия, за исключением, пожалуй, вдовствующей особы. Время от времени старуха разражалась резким смехом, однако было неясно, что является его причиной – неподдельная веселость либо злое желание сорвать свою досаду на ком угодно – будь то знакомый либо тот, кого она впервые видела.

К моменту окончания ужина даже леди Денвилл, которая все время сохраняла завидную невозмутимость и дружелюбие, поняла: чем быстрее ее галантный старый поклонник покинет их, тем лучше будет для всех. Именно вследствие этого графиня тихим голосом приказала Нортону принести поднос с чайным сервизом не позднее половины девятого. Поскольку у Кресси не было времени предупредить крестную о том, что старой леди Стейвли известна ее нелицеприятная тайна, ничто не смогло подготовить леди Денвилл к потоку порицания со стороны вдовствующей особы, излившемуся, когда двери Длинной гостиной затворились за спиной восьмидесятилетнего старика, имевшего чересчур сварливый характер. Амабель даже не попыталась оправдаться. Она лишь поникла, опустив голову, и смиренно промолвила:

– Понимаю… признаю́, однако я не желала никому ничего плохого. Это моя вина. Говорите что хотите, мадам, но молю вас не винить в том Кита…

При сложившейся ситуации робость и покорность сослужили леди Денвилл хорошую службу. Кресси, которая уже намеревалась броситься на выручку крестной, сразу же поняла это.

– Ради всего святого! Амабель! Не начинайте плакать, – раздраженно сказала престарелая леди. – Вы никогда не отличались светлым умом. Какой были, такой и остались. Что же относительно вашего драгоценного Кита, то пусть он теперь выкручивается сам. У него достаточно наглости, чтобы выйти победителем даже из этой баталии.

Со слов почтенной вдовы Кресси, на протяжении ужина всеми силами пытавшаяся развлекать генерала, пока леди Стейвли обменивалась элегантными колкостями с Китом, заключила: ее будущий жених не окончательно пал в глазах бабушки.

– Я должна вам кое-что сказать, молодой человек, – тихим, но от этого не менее грозным голосом произнесла вдовствующая леди.

– Догадываюсь, о чем, мадам, – молвил Кит. – Признаться, мне очень жаль, что не могу придумать ничего лучше, чем сказать: простите.

– А я погляжу, – пристально глядя на молодого джентльмена, сказала старуха, – вы вообразили себе, что стоит вам улыбнуться, и вы уже обвели меня вокруг пальца.

– С чего вы так решили? Отнюдь, – удивившись, возразил Кит.

– Полноте… Вам еще, пожалуй, хватит дерзости заявлять, что вы сожалеете о своем поведении?

– Нет, мадам. Вы достаточно долго пожили на свете, чтобы поверить в такое. Разве можно сожалеть о том, как повернулись дела?

– Я бы вам с удовольствием надрала уши, мистер Нахал! – сказала ему почтенная вдова.

На этом их перепалке пришел конец. Напоследок почтенная матрона одарила Кита столь убийственным взглядом, что у мистера Фенкота не должно было остаться никаких сомнений: она ни на йоту не оттаяла… Однако чуть позже, когда джентльмен вернулся в Длинную гостиную,[65] было видно, что ее взгляд, задерживаясь на статной фигуре наглеца, немного смягчался.