Большое Сердце - Жан-Кристоф Руфен (2012)

Это было в разгар войны, Малышу приказал командир, и никто его за это не осуждал. Последовав за главарем банды, Жан присоединился к войску короля Карла. Его видели в Орлеане, когда Дева взяла город. Он присутствовал и на коронации в Реймсе, но на следующий день, словно брезгуя служить человеку, ставшему отныне законным королем, Жан покинул армию: он как будто решил, что его место среди тех, кто выступает против властей, за гиблое дело. Поговаривали, что, вернувшись на родину, Жан затеял торговать вином и отправил несколько обозов к своим бывшим соратникам, чтобы утолить их жажду. Увы, его дела пришли в упадок. Он куда-то скрылся. Гильом, который по-прежнему дружил с ним – и именно в этом заключалась для меня польза, – считал, что тот отправился в Лионнэ и там присоединился к какому-то сумасшедшему сеньору по имени Вильяндрандо. Когда его ранили в бедро, он вернулся в Берри залечивать рану. Он пользовался покровительством сеньоров д’Обиньи и выполнял для них разные поручения самого низкого свойства. Я решил встретиться с ним. Гильом предупредил Жана о моем приезде. Я ожидал увидеть бандита и, по правде сказать, опасался, что вино и распутство, к которым так склонны вояки, погубили его окончательно.

К моему громадному удовлетворению, я нашел его в добром здравии. Жан был выше меня на целую голову. В своей облегавшей тело рубахе он выглядел ладным и крепким. Благодаря жизни на свежем воздухе он загорел, на подбородке и щеках поблескивала отросшая светлая щетина. Нога его почти зажила, о ране напоминала лишь некоторая скованность походки. От того мальчишки, которого я знал в детстве, остались только голубые глаза, радостные, как у людей, переживших душевные или телесные страдания. Первые минуты встречи решают все – это я понимал. Либо мы останемся чужими и поездка моя напрасна, либо, надеялся я, старая дружба еще жива и он окажется именно тем, кто мне нужен.

Он бродил со служанкой по берегу и нежно ей что-то нашептывал. Я истолковал это как благоприятный знак. Пожалуй, более всего меня бы смутила солдафонская грубость манер.

– Ну что, воюешь? – спросил я его.

– Я этого хотел, Жак, я этого хотел, – задумчиво ответил он, улыбнувшись, хотя глаза его были печальны.

Он долго рассказывал, каково было воевать во французской армии. Там значение имела только знатность. Аристократы решали все, порой навязывая ошибочные планы. Все прочие считались всего лишь пешками, которыми можно пожертвовать. В отличие от простолюдинов, которых мне доводилось встречать позднее, Жану совсем не нравилось воевать.

Я понял, что он искал, за кем пойти, да так и не нашел. Он говорил об осаде Орлеана – единственной битве, где он отдал все. Он сражался за Жанну д’Арк, о которой было известно лишь то, что ее послал Господь, во что Малыш не верил. Он наткнулся на нее на привале, когда она снимала доспехи. Разглядел худую голую ногу. Она опустила взгляд. Я понял, что за эту Жанну он отдал бы жизнь. Ему нравилось идти за тем, кто слабее. В других случаях он рано или поздно ожесточался и уходил, чтобы не доводить дело до расправы.

Я сидел перед ним, желая казаться меньше ростом и положив на стол свои белые руки с ухоженными ногтями; это женские руки, как мне часто говорили, не державшие оружия и говорившие о моей слабости в тот момент, когда на самом деле я пытался взять над ним верх.

Он склонился ко мне, стиснул мои пальцы. Лицо его просветлело, мне показалось, что у него на глаза навернулись слезы.

– Жак, – сказал он, – ты мне послан Богом!

Детская дружба уцелела, и прежнее распределение ролей тоже. Он вновь был готов следовать за мной до конца. Дело было сделано.

* * *