Фараон - Болеслав Прус (1895)

– Добрый господин! – продолжал крестьянин. – Начальник, не знающий спеси, побеждающий ложь и творящий правду… Отец нищему, муж вдове, родной кров не имеющему матери. Дозволь мне возглашать имя твое, как возглашают закон в стране. Снизойди к словам уст моих… Выслушай и учини справедливость, благороднейший из благородных…

– Он просит, чтобы не засыпали этот ров, – пояснил Эннана.

Министр пожал плечами и двинулся дальше по направлению к каналу, через который перебросили мостки. Тогда крестьянин в отчаянии обхватил его ноги.

– Уберите его прочь!.. – крикнул министр, отпрянув, точно от укуса змеи.

Писец Пентуэр отвернулся; его худое лицо стало серым. Эннана же набросился на крестьянина, сдавив ему сзади шею, но не мог оторвать его от ног министра и кликнул солдат. Минуту спустя Херихор переправился на другую сторону рва, а солдаты почти на руках оттащили крестьянина в самый конец колонны и дали ему десяток-другой тумаков, а всегда вооруженные прутьями унтер-офицеры отсчитали ему несколько десятков ударов и бросили у входа в ущелье.

Избитый, окровавленный, а главное, перепуганный бедняк с минуту неподвижно сидел на песке, потом протер глаза и вдруг, вскочив, побежал по направлению к тракту, оглашая воздух воплями:

– Проглоти меня, земля!.. Проклят тот день, когда я увидел свет и ночь, когда сказали: «Родился человек». В плаще справедливости нет и лоскутка для рабов. Да и боги не взглянут на такую тварь, у которой только и есть что руки, чтобы трудиться, глаза, чтобы плакать, спина, чтобы получать удары. О смерть! Изотри мое тело в прах, дабы мне и там, на полях Осириса, снова не родиться рабом…

Глава III

Вне себя от негодования, царевич Рамсес взбирался на кручу, за ним шел Тутмос. У щеголя съехал набок парик, фальшивая бородка свалилась, и он нес ее в руках. Он устал и казался бы бледным, если б не слой румян на лице.

Наконец, наследник остановился на вершине холма. Из ущелья доносился до них гул солдатских голосов и громыхание катящихся баллист. Перед ними простиралась земля Гошен, все еще утопавшая в лучах солнца. Казалось, будто это не земля, а золотистое облако, на котором мечта выткала пейзаж, расцветив его изумрудами, серебром, рубинами, жемчугом и топазами.

Наследник престола протянул руку вперед.

– Смотри, – обратился он к Тутмосу, – там моя земля, а тут моя армия… И вот там самые высокие здания – дворцы жрецов, а здесь жрец командует моими войсками!.. Можно ли терпеть все это?

– Так всегда было, – ответил Тутмос, боязливо оглядываясь кругом.

– Ложь! Я знаю историю этой страны, скрытую от вас. Военачальниками и высшими правителями страны были всегда только фараоны, по крайней мере наиболее энергичные из них. У этих властителей дни проходили не в жертвоприношениях и молитвах, а в управлении государством.

– Но если такова воля царя… – попробовал вставить Тутмос.

– Воля моего отца вовсе не в том, чтобы номархи правили по своей прихоти, а наместник Эфиопии считался почти равным владыке двух стран. И не в том, чтобы египетская армия бежала от пары золотых жуков, потому что военный министр у нас – жрец.

– Это прославленный военачальник… – прошептал вконец испуганный Тутмос.