Ночные легенды (сборник) - Джон Коннолли (2004, 2007)

– Я надела перчатки и собрала полотенца. Хотела их вынести, но тут глянула на унитаз. Сиденье на нем было поднято. Я всегда проверяю, на всякий случай, а то вдруг почистить надо. Так вот там тоже было черное, как будто он это из себя выблевал, или чего похуже. По всему унитазу.

Я повернулась, а он тут, стоит рядом. Кажется, я вскрикнула: он меня напугал. Чуть не упала, но он меня подхватил, и я удержалась. Он извинился, сказал, что надо было ему меня предупредить насчет туалета. «Я, – говорит, – болею. Плохо мне, правда». А у самого дыхание такое противнейшее. Я спросила: «Вам вызвать врача?» А он: «Нет, врача не надо. От того, чем я болею, мэм, лекарства нет, но сейчас мне вроде легчает. Я просто хотел кое-что удалить из организма». Затем он меня отпустил. Я подобрала полотенца, заменила их чистыми, смыла унитаз. Хотела там оттереть, но он сказал, что не надо. Когда я уходила, он так же и сидел на кровати, как когда я вошла. Я спросила, может, шторы раздернуть, а он говорит, не надо, у меня светобоязнь. Я тогда закрыла дверь и оставила его там.

Джед с минуту поразмыслил.

– Хворает, значит, – подытожил он наконец. – Что ж, нет такого закона, чтобы отказывать больному в гостиничном номере. Однако с теми полотенцами надо быть поосторожней. Ты говоришь, надела перчатки?

– Ну а как же. Я их всегда ношу. Всякий там ВИЧ, СПИД, нужен глаз да глаз.

– Молодец, – кивнул он сам себе, – это хорошо. Я тут как дела разгребу, так схожу проверю его самолично. Может, смогу уговорить, чтобы на него взглянул доктор Брэдли. Что-то мне не верится насчет его улучшения, коли он черную кровь в унитаз выделяет. Если такое дело, то поправкой здесь особо не пахнет.

Марии он сказал отправляться пораньше домой, к внуку. А он тут, если будет нужда, припашет Фила. Тот, понятное дело, заноет, однако в целом парнишка покладистый. В конце недели ему обратно в колледж, а он, отец, останется тут без него скучать. Снова они увидятся только после Рождества: на праздники Фил остается с матерью в Сиэтле. Джед утешался мыслью, что мальчик вернется к Новому году и что в душе он, возможно, предпочитает Сиэтлу Истон. Большинство его друзей на зимние каникулы возвратятся сюда в надежде вволю покататься на лыжах; Фил, надо полагать, на склонах им не уступит.

А пока надо поговорить с тем малым из двенадцатого и определиться, что именно нужно предпринять. Может даже, услать его отсюда подобру-поздорову: нет ничего хуже для бизнеса, чем когда незнакомец отдает концы в одном из твоих номеров.

Мария перед уходом поблагодарила. Было видно, что она сильно потрясена, хотя и непонятно почему. Разумеется, никому не нравится вид заляпанных кровью полотенец и унитаза в комнате, где обитает больной человек, но в прошлом доводилось вывозить и кое-что похуже. Чего только стоила та холостяцкая вечеринка, что разыгралась здесь пару лет назад: после того разгрома казалось, что проще сжечь мотель и отстроить его заново, чем вычищать то, что поутру открылось взору.

Джед пододвинул к себе книгу учетных записей и пробежал пальцем по графе, остановившись на имени постояльца в двенадцатом.

– Канцер, – прочел он вслух. – Бадди Канцер. Что ж, Бадди, похоже, ты можешь отсюда выписаться скорей, чем ты думаешь.

Отсюда и с этого света вообще.

***

Человек, назвавшийся Бадди Канцером, хотя и прибыл в мотель всего две ночи назад, между тем уже больше недели колесил по Истону и его окрестностям; с той самой поры как покинул Колорадо. Две тысячи миль, которые он покрыл меньше чем за два дня. На сон у Бадди уходил час, от силы два – в большем он не нуждался, а подкреплялся в дороге одними шоколадными батончиками да печеньками. Порою он задумывался над такой своей диетой, но те мысли длились недолго. Для беспокойства у Бадди были мысли поважней: как облегчить свою боль и утолить аппетит той штуки, что поселилась внутри его.