Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал (1974)

Спустившись по тропе на берег, постучались в дом Тиоти. Собаки разбудили всю деревню; заспанный хозяин уже успел напялить свою соломенную шляпу. Он живо оседлал кобылу для Лив, потом сходил к Пакеекее за жеребцом, чтобы погрузить на него наш мешок, а также добрый запас орехов, таро и фруктов. Мы получили даже пару банок тушенки, доставленной на «Тереоре», ведь в горах можно было рассчитывать лишь на сочные плоды манго и гуаяву.

Рассвет только занимался, когда мы взяли курс через деревню к тропе, ведущей в горы. Стук копыт выманил из домов любопытных. Нас не приветствовали обычным «каоха нуи», островитяне стояли и перешептывались с презрительными и недоумевающими минами. Мы миновали домик патера; он спал.

В северном углу бухты наш маленький караван ступил на тропу, которая вилась в кишащих осами густых зарослях гуаявы. Впереди ехала Лив, за ней шли пешком мы с Тиоти, замыкал шествие Пахо, ведя на поводу вьючную лошадь. Двенадцатилетний Пахо был приемным сыном протестантского священника.

Мы медленно поднимались над окутанной сумраком долиной, одновременно поднималось солнце, а с ним и наше настроение. Мы смеялись над жителями деревни внизу — не так-то легко нас сокрушить! Правда, на какое-то время мы забыли, как прекрасна жизнь. Теперь же снова душу переполнило ликование, сознание полной свободы и счастья. В нашем распоряжении было все на свете. Солнце — наше, весь мир — наш. Наше достояние не замыкалось в границах, обозначающих частное владение. Обрубив узы, привязывающие нас к частной собственности, мы стали свободны, как горные козы и кукушка. Подобно нам, они располагали всем миром. У нашего дома не было стен, ограды. Мы не видели и не ощущали никаких границ, кроме далекого горизонта, а он отступал все дальше с каждой петлей крутой тропинки.

Румяное утреннее солнце оторвалось от земли и парило над ржаво-красным гребнем по ту сторону долины. Дул свежий, прохладный ветерок; безбрежное море простиралось вокруг острова, обнимало всю планету, словно гору Арарат во времена Ноя. Мы поднимались на вершину Арарата.

Наконец-то мы на крыше острова. Лес кончился, его сменили трава и папоротник, по которому ковровой дорожкой тянулась тропа, такая же красная, как пики, возвышавшиеся впереди дворцовыми башнями. Высоко мы забрались… Справа в зеленую расселину долины Омоа обрывались крутые склоны, зазубренные остатки кратерных стен. Наша бамбуковая хижина была скрыта далеко внизу под сплошным лесным пологом, который с высоты напоминал густой мох с торчащими над ним косматыми цветками пальмовых крон.

Воздух становился прохладнее и разреженнее. Мы очутились на открытом плато. Здесь надо было дышать глубже, и мы чувствовали себя так, словно пробуждались к реальности после лесной дремоты. Может быть, и впрямь мы дремали внизу, в дебрях? Во всяком случае теперь дремоты не было и в помине. Мы вступили в мир, который еще никем не изучался. Мир, отличный от всего, что мы прежде видели. Белое пятно на карте. Скудная литература о Маркизских островах характеризовала его как выжженную солнцем пустыню. И когда наши друзья островитяне рассказывали нам про это плато, их описания резко отличались друг от друга.

Теперь мы поняли, почему так было. Нас окружал ландшафт, подобного которому по красоте и разнообразию мы еще никогда не видели. Волнистая равнина — и отлогие бугры и холмы; глубокие ущелья и расселины, а вдали — рвущиеся к небу скалы и пики. Где же тут выжженная пустыня? Ущелья заполнял темный дождевой лес, непроходимые заросли. А торчащие холмы покрывала трава с папоротником.

На склонах и равнинах — саванна и редколесье; местами только древовидные папоротники отбрасывали тень, словно зонты. А сколько цветковых собралось здесь, чтобы поклоняться солнцу! Внизу, в долине, кроны могучих деревьев перехватывали благодатные лучи светила, не оставляя ничего цветочкам на земле.