Поздний развод - Авраам Иегошуа (1982)

– А маца для этого не подойдет?

– Маца… Она же для седера…

– Ну хорошо… не хочу, чтобы ты умер с голоду…

И он отрезал два огромных ломтя булки, намазал их шоколадной пастой; а затем он стал звенеть своими ключами. Но сказать он ничего не успел, потому что в этот момент появилась мама и сказала, чтобы я, не мешкая, надел сапоги и уже отправлялся, но не успел я тронуться с места, как она принялась меня причесывать, после чего папа уже вышел из себя и закричал, что считает до трех, и к счету «три» я был готов, а папа продолжал кричать, и к нему присоединилась малышка, так что я влез в сапоги, схватил ранец и покатился по лестнице вниз. Но на полдороге вспомнил… и рванул обратно; мама открыла мне дверь, малышка была уже у нее на руках.

– Что случилось?

– Ничего.

Я добежал до ванной, открыл свой ранец и вытащил из него мокрые пижамные штаны, которые засунул поглубже в корзину с грязным бельем. На пути обратно – опять дедушкина дверь, тут я остановился и бесшумно приоткрыл ее, у него темно, а большой чемодан открыт, и в нем полным-полно всякой одежды, но для меня, похоже, там ничего не было. Кто-то дотронулся до меня. Мама.

– Ты увидишься с ним позднее, после школы.

Я снова помчался вниз через ступеньки. Папина машина уже фырчала, «дворники» вовсю работали, а из выхлопной трубы шел белый дым.

– Что за муха тебя укусила? Что ты забыл на этот раз?

– Ничего.

– От тебя можно свихнуться.

Перед нами тащилось несколько машин, и ни одна из них не подумала взять влево, чтобы отец смог выехать на главную дорогу. Они непрерывно гудели и каждую минуту притормаживали, отец ругался, но сумел все-таки выбраться на шоссе и вскоре высадил меня возле школы.

Дождь припустил еще сильнее, ребята вокруг неслись как угорелые. Кто-то, обгоняя меня, закричал: «Смотрите, смотрите, кабан в сапогах!» И он умчался раньше, чем я успел его схватить, но я был уверен, что это был тот тип из третьего «а», который и в прошлый раз назвал меня так. В коридоре не было никакого построения, так что мы вбежали прямо в класс секунда в секунду со звонком и началом урока. Наша учительница Галлия заговорила прежде всего о дожде и сказала, что, может быть, это последний дождь в этом году, а потом взяла мел и написала на доске это слово – «последний», а потом мы открыли Тору и она что-то сказала, но не успела договорить, как несколько ребят тут же подняли руки – каждый знает таких ребят, в любом классе их достаточно. Мы стали читать о праотце Иакове, как он думал, что его любимца Иосифа растерзали хищные звери, он так думал потому, что остальные братья врали ему, и я стал думать о дедушке и гадать, проснулся ли он уже, а учительница, Галлия, тут же сказала, чтобы я продолжал читать вслух, на что я заметил, что предыдущая глава закончилась, на что она сказала – эта закончилась, а ты начни следующую, и я стал читать: «И наступил голод в земле египетской, и людям пришлось питаться мякиной…» Тут учительница остановила меня и спросила, знаю ли я, что означает слово «мякина», конечно, я не знал и отвечал, что это такая еда, но что за еда – не знал… и тут наша всезнайка Сигаль тотчас потянула вверх руку и сказала, что это – пшеница, на что учительница заметила, что нет, не пшеница, мякина – это нечто совсем другое, совсем другое. И тут разговор перешел на пшеницу, из которой делают муку, а из муки выпекают хлеб, а я под эти разговоры открыл свой ранец, чтобы убедиться, на месте ли мой хлеб, и увидел, что он на месте. В это время прозвенел звонок, и я достал хлеб, потому что почувствовал, что очень проголодался, но учительница сказала: положи обратно, потому что нам запрещалось перекусывать на первой перемене. Только после второй…