Нулевое досье - Уильям Гибсон (2010)

Вестибюль походил одновременно на очень дорогую частную школу искусств и на правительственное оборонное учреждение, – по крайней мере, как воображал их Милгрим. Люстра из тысячи очков с диоптриями отлично вписывалась в образ частной художественной школы; труднее сказать, что создавало впечатление Пентагона (или Уайтхолла?). Пять или шесть плазменных экранов демонстрировали последние достижения «Синего муравья», по большей части рекламные ролики европейских и японских автомобилей с бюджетом побольше иных полнометражных кинокартин; под ними двигались люди с такими же бейджами, как у Рауша. Их носили на шее на лентах разных цветов, иногда – с повторяющимся логотипом бренда или проекта. Пахло очень хорошим кофе.

Милгрим послушно смотрел на красный крест за стеклом бюро пропусков, пока глазок камеры медленно двигался в квадратном окошке, словно некое техническое устройство в террариуме. Фотография, которую ему вручили через минуту, была в очень низком разрешении и на ядовито-салатовой ленте без всяких логотипов. Как всегда, у него возникло смутное подозрение, что по крайней мере одно из назначений бейджа – служить мишенью, буде возникнет такая надобность.

– Кофе, – сказал он.

– Нет, – ответил Рауш, – они ждут.

Однако Милгрим уже шел к стойке с кофе – источнику дивных запахов.

– Маленький капучино, пожалуйста, – обратился он к баристе – блондинке с ежиком чуть длиннее, чем у Рауша.

– Они ждут, – нетерпеливо повторил Рауш с нажимом.

– Мне надо будет говорить. Без кофе никак, – ответил Милгрим.

Блондинка налила кофе в белую чашку, взбила молоко и изобразила им аккуратное сердечко, как с валентинки.

– Спасибо, – сказал Милгрим.

В лифте на четвертый этаж Рауш беззвучно исходил нетерпением. Милгрим был занят главным образом тем, чтобы ровно держать блюдце с чашкой.

Двери лифта открылись. За ними стояла Памела Мэйнуоринг. Милгриму подумалось, что вся она, начиная с великолепной челки на платиновых волосах, – идея зрелой женщины в представлении порнографа с очень хорошим вкусом.

– С возвращением, – сказала Памела, не замечая Рауша. – Как Южная Каролина?

– Все хорошо. – Милгрим (красный картонный тубус в правой руке, чашка с капучино в левой) чуть приподнял тубус. – Привез.

– Отлично. Идемте.

Милгрим прошел за нею в длинное помещение с большим конференц-столом посередине. Бигенд сидел за дальним концом стола, спиной к окну. В первый миг Милгрим подумал, будто там что-то не так с компьютером, потом сообразил, что кобальтово-синее пятно – это костюм Бигенда.

– С вашего позволения, – сказала Памела.

Она взяла тубус и передала любимице Милгрима в модельерской команде Бигенда – молодой француженке, которая на сегодняшнее заседание пришла в шотландской юбке и кашемировом свитере.

– Фотографии есть? – спросила Памела.

– В сумке, – ответил Милгрим.

Покуда сумку ставили на стол и открывали, на окнах бесшумно опустились автоматические жалюзи. Сверху зажглись лампы, Милгримовы кальки аккуратно развернули на освещенном столе. Фотоаппарат, лежавший в сумке поверх одежды, теперь передавали вдоль стола из рук в руки.

– Ваше лекарство, – сказала Памела, вручая ему упаковку.

– Прошу садиться, – произнес Бигенд, вставая.

Милгрим сел справа от Памелы. Кресла были суперэргономичные, то ли швейцарские, то ли итальянские. Соблазн понажимать торчащие из-под сиденья рычажки был очень велик, но Милгрим сдержался.

– Похоже на бундесверовскую натовскую форму, – заметил кто-то. – Штанины – типичные пятьсот первые «ливайсы».

– Но не верх, – возразила девушка в шотландской юбке и кашемировом свитере. – Двух защипов нет, посадка ниже.

– Фотографии, – произнес Бигенд (он стоял у француженки за спиной).

На плазменном экране в полутьме лондонского конференц-зала появилась бирюзовая пластиковая стойка семейного ресторана «Предместье» и на ней – штаны цвета «койот».