Дело Габриэля Тироша - Ицхак Шалев (2007)

«Вопрос не в том, сколько народов она должна питать. Оставь эти расчеты экономистам. Но согласишься ли ты жить под властью парламента, в котором большинство будет принадлежать арабам? Конечно же, нет. Так и они не согласятся с властью парламента, в котором еврейское большинство. Вопрос в том, кто здесь будет решающей силой. Немало арабов считает, и, в общем-то, справедливо, что мы можем со временем дойти здесь до такой мощи, которая позволит нам владеть страной. Это мнение не смогут изменить никакие цифры нашей помощи им в борьбе с трахомой и в обучении нашим способам труда».

«Вы представляете все это так, что столкновение между нами неминуемо».

«Так оно и есть. Тот, кто пытается нарисовать перед вами будущее, как добрососедство с арабами, жизнь в мире и обоюдном экономическом процветании, в лучшем случае ошибается, в худшем – водит вас за нос. В течение десяти-двадцати ближайших лет будут заниматься одной единственной проблемой: кто будет властвовать в стране. И будут они заниматься этой проблемой не за круглым столом, а в открытом поле, вцепившись в него всеми силами своих ногтей».

Тут в моем воображении возник план, казавшийся мне более обширным, чем царапание и укусы соседствующего с нами народа.

«Почему бы нам не объединиться с арабами, чтобы выгнать англичан? Ведь этого желаем и мы, и они более чем проливать кровь друг друга в пользу третьей стороны?»

Габриэль улыбался, набивал свою трубку табаком, и, казалось, в душе не отвергал полностью моих слов, а я косился на Айю, пытаясь уловить на ее лице, произвел ли на нее впечатление мой вопрос. Но она не сводила глаз со спички, горящей в пальцах Габриэля над трубкой. Ароматный дым синими кольцами вился в воздухе, и снова она не прислушивалась к беседе, а странно улыбалась каким-то внутренним, то ли мыслям, то ли чувствам, следя за кольцами дыма. Я понял, что трубка захватила ее внимание, которое, казалось, предназначено мне, в то время как он отнесся с явным вниманием к моим словам, блеснув на меня зелеными своими глазами поверх дымовой завесы.

«Идея союза с арабами, и признаю, что в ней есть нечто притягательное, ибо «двое лучше, чем один», страдает одним небольшим недостатком».

Когда Габриэль употреблял выражение «небольшой недостаток», ясно было, что речь идет о недостатке большом и решающем. И тут уже ослабевшее мое внимание вспыхнуло с новой силой.

«Недостаток в том, – продолжал он, – что мы зависим от их желания вступить в такой союз. Но все говорит о том, что нет у них такого желания. Он не поймут этого, ибо такой союз полагает дележ трофеев между союзниками после ухода британцев. А это именно то, чего они не хотят. Видели ли вы когда-нибудь их демонстрации у мечети Наби Муса, то есть, по сути, пророка Моисея, которого они считают своим?

Выяснилось, что не видели.

«Как же так? Ведь вы достаточно взрослые, чтобы видеть не только карнавал в Пурим или походы в Ту Би-Шват…»

Мы сидели, опустив головы.

«Итак, те, кто слышал скандирования арабов у Наби Муса, знает каковы у них намерения. Имеющий уши, да услышит: «Палестина наша, а евреи наши псы» или «Суд Мухаммеда – меч!»

«Вы знаете арабский? – спросил явно изумленный Ааон.

«Так, немного».

«Ну, и как же нам защищаться от меча Мухаммеда?»

«Вот, – мгновенно и резко отреагировал Габриэль, – в твоем вопросе и заключена наша слабость. Ибо, главное, не ограничиваться оборонительной позицией. Необходима позиция атакующая, причем, в любой момент, когда это возможно. Судьба этой страны решится не в обороне, а в наступлении».

«Доктор Розенблюм испугался бы, услышав эти слова», – неожиданно словно бы пробудилась из какой-то бесчувственности Айя, – доктор Розенблюм полагает, что только Еврейский Национальный фонд освободит эту землю».

Она произнесла это медленно, и как-то беспомощно, как человек, который уже ни в чем не уверен.