Шея жирафа - Юдит Шалански (2011)

Инга Ломарк подошла к окну. Ласковое утреннее солнце. Как хорошо. Листва уже меняет цвет. Хлорофилл разлагается и уступает место ярким, пигментам. Каротиноидам и ксантофиллам. Длинно-черешковые, изъеденные молью-пестрянкой листья каштана пожелтели по краям. Сколько мороки деревьям с этими листьями, все равно ведь с ними скоро расставаться. Так и в ее работе. Каждый год одно и то же. Уже больше тридцати лет. Каждый раз все с начала.

Они еще слишком малы, где им понять ценность совместно приобретенного знания. Не стоит ждать благодарности. Можно только ограничить ущерб. В лучшем случае. Ученики – существа без памяти. В один прекрасный день они все уйдут. И она останется одна. И руки будут такие же сухие от мела. Здесь, в этом кабинете. Вместе с кучей скатанных в рулоны таблиц и витриной с наглядными пособиями. Скелет с переломанными костями; засаленные муляжи органов, пластмассовая кожа – в рваных ранах; чучело барсука пялится мертвыми глазами сквозь стекло, мех прожжен в нескольких местах… Скоро то же самое можно будет проделать и с ней. Как с тем английским ученым, который хотел сохранить связь со своим университетом и после смерти. В виде мумии присутствовать на еженедельных заседаниях. Его последнее желание исполнили. На скелет профессора надели его одежду. И набили соломой. А голову забальзамировали. Но что-то не заладилось, и в конце концов к скелету пришлось приделать голову из воска. Инга видела его в Лондоне, когда ездила к дочери. Клаудия училась там. Профессор сидел в огромной деревянной витрине. С тростью, в соломенной шляпе и зеленых замшевых перчатках, точь-в-точь таких, как она купила себе весной восемьдесят седьмого года в дорогом магазине. За восемьдесят семь марок. Владимир Ильич хотя бы спит и. видит сны о коммунизме. А этот англичанин и по сей день в строю. Каждое утро провожает взглядом студентов, идущих на занятия. Витрина ему вместо гроба. А он – памятник самому себе. Вечная жизнь. Все лучше, чем донорство органов.

– Пожилые люди, – вдруг сказала она, – пожилые люди помнят школьные годы даже тогда, когда уже забыли все остальное.

Ей школьные годы снились постоянно. Чаще всего – выпускные экзамены. Как она стояла и ничего не могла вспомнить. После пробуждения ей всегда требовалось какое-то время, чтобы понять: бояться больше нечего. Она уже на другой, безопасной стороне.

Инга обернулась. Обескураженные лица.

Нужно быть чертовски осторожной. Не успеешь оглянуться, как уже начнешь обсуждать на уроках всякую чушь. Кто что ест на завтрак. Причины безработицы. Похороны домашних животных. Все вдруг оживляются, и уроку конец. Приходится изобретать головокружительные переходы, чтобы вновь вернуться к экологическим системам, и вот уже ученики, только что слушавшие внимательно, снова сидят с пустыми лицами. Самая опасная тема – погода. От погоды рукой подать до собственного душевного состояния. Но об Инге Ломарк им ничего не узнать. Лучше всего подхватить нить на том же месте, где потеряла. Она вернулась к учительскому столу подчеркнуто медленно. Прочь от разноцветных листьев. От губительной погоды. Вперед, в атаку.

– Пациенты с болезнью Альцгеймера или деменцией часто не помнят имена своих детей или имя супруга, но знают, как звали их учительницу биологии.

Просто плохое запоминается лучше, чем. хорошее.

– Рождение ребенка или, скажем, свадьба, несомненно, важные события в жизни, но это не гарантирует им места в нашей, памяти.

Мозг подобен решету.

– Запомните: ни в чем нельзя быть уверенным. Уверенным нельзя быть ни в чем.

Она даже постучала указательным пальцем по лбу.

Класс смотрел озадаченно.

Вернемся к уроку.

– На Земле – около двух миллионов видов животных. Когда меняются условия обитания, они оказываются под угрозой.

Полное отсутствие интереса.

– Кто назовет вымершие виды?

Поднялось несколько рук.

– А кроме динозавров?