Танцы с медведями - Майкл Суэнвик (2011)

Меньше чем через час новая дорога нырнула в темный лесок. А преодолев его, путники действительно оказались неподалеку от городка Гулагского. Взорам их предстало опрятное поселение, лепившееся на вершине пологого холма. На фоне заката чернели печные трубы и коньки крыш, а в окошках домов желтели огоньки свечей. Если бы не крепкая – армейского образца – стена из колючих кустов и не вооруженные стражники, бдительно наблюдавшие с башни над толстыми воротами, это было бы самое уютное местечко, какое только можно вообразить.

Даргер признательно вздохнул:

– Я буду рад поспать на нормальном матрасе.

– Путешественники редко забредают в мой город, поэтому и гостиниц, где бы они могли остановиться, нет. Однако не бойтесь. Вы остановитесь в моем жилище! – заявил Гулагский. – Я уступлю вам собственную постель, щедро устланную одеялами, подушками и пуховыми валиками. Сам я посплю внизу, в комнате сына, а он – на кухонном полу…

Даргер смущенно кашлянул в кулак.

– Видите ли… – начал Довесок. – К сожалению, это невозможно. Нам требуется целое отдельное здание для посольства. Гостиница была бы лучше, но и частный дом сгодится, если в нем будут просторные комнаты. Кроме того, его нельзя делить ни с кем посторонним. Даже со слугами. Владельцы даже не обсуждаются. Так что – без вариантов.

Гулагский вытаращился на них. От удивления у него отвисла челюсть.

– Вы отвергаете мое гостеприимство?!

– У нас нет выбора, – признался Даргер. – Понимаете, мы направляемся в Московию и везем особо ценный подарок князю – сокровище столь редкое и дивное, что и могучего властителя сей дар не оставит равнодушным. Столь необычайны Жемчужины Византии, что лишь взгляд на них возбудит алчность даже в самых праведных людях. Потому – и мне очень жаль – мы должны избегать любопытных взоров. Просто для предотвращения раздора.

– Вы полагаете, я стану красть у людей, которые спасли мне жизнь?!

– Это сложно объяснить.

– Хотя… – встрял Довесок, – примите наши самые искренние извинения, но, увы, мы вынуждены настаивать.

Гулагский покраснел, хотя неясно было, от гнева или от унижения. Мрачно потирая бороду, он проворчал:

– Никогда еще меня так не оскорбляли. Видит Бог, никогда. Быть вышвырнутым из собственного дома! Ни от кого другого я бы этого не потерпел.

– Тогда договорились, – примирительно сказал Даргер. – Вы поистине щедрый человек, друг мой.

– Благодарим вас, сударь, за понимание, – твердо подытожил Довесок.

В городке зазвонили колокола.

Глава 2

Аркадий Иванович Гулагский был пьян стихами. Он лежал навзничь на крыше отцовского дома и распевал:

«Последняя туча рассеянной бури!

Одна ты несешься по ясной лазури…»[2]

Что было технически неверно. Низкое и темное небо рассекала тонкая и яркая линия заката, зажатого между землей и облаками на западе. Вдобавок ветра дули по-осеннему холодные, а он не удосужился надеть куртку, прежде чем вылезти через слуховое окно на крышу. Но Аркадия ничего не волновало. В одной руке у него покоилась бутылка Пушкина, а в другой – жидкая антология мировой поэзии. Хранились они в отцовском винном погребе, который представлял собой запертое помещение в подвале, но Аркадий вырос в этом доме и знал все его секреты. От него ничего нельзя было скрыть. Аркадий проскользнул через окошко в подвал, а затем обнаружил среди балок широкую свободную доску, которая сдвигалась на добрый локоть, быстро просочился внутрь и, пошарив в темноте, ухватил две бутылки наугад. И ему повезло: об этом свидетельствовало то, что в первой емкости оказался чистейший Пушкин! Правда, решение пить его одновременно с плохо составленным сборником иностранных виршей и коротких прозаических отрывков в бездарных переводах говорило о крайней незрелости похитителя.

В церквях городка начали звонить колокола. Аркадий улыбнулся.