Поздний экспресс - Волкова Дарья (2012)

   К тому моменту, когда Вик проснулся окончательно, некоторые части его тела уже жили совершенно самостоятельной жизнью и получали удовольствие. И... до чего же это приятно!

   Ее прикосновения теперь совсем не робкие. Уверенная, жаркая ласка влюбленной женщины. И все это стремится к совершенно закономерному результату.

   - Надя... Надя... пожалуйста...

   Ему до сих пор бывает неловко, когда не получается сдержаться. И в этот раз Вику все же удается убедить Надю оторваться от своего увлекательного занятия.

   Она скользит вверх по нему, глаза в глаза. Выражение в них одинаковое - одни голубые, другие синие, но одинаково затуманенные, полные желания и томления. Она медленно опускается на него. И синхронный вздох удовольствия вырывается у обоих.

   - Дааа...

   Ее движения постепенно убыстряются, становятся резче. Его руки скользят беспорядочно по ее бедрам, животу, груди. Глаза прикрыты, губ, наоборот, приоткрыты. Каким чудом он умудряется вспомнить - непонятно.

   - Надя, Надюша, подожди...

   Она продолжает двигаться. Его пальцы сжимаются на ее бедрах.

   - Постой, пожалуйста... Мы же... Надя! - пытается на ощупать найти на тумбочке упаковку с презервативами, вместо этого с грохотом роняет мобильник, еще что-то.

   Она наклоняется к нему. И, сводящим его с ума шепотом на ухо:

   - Сегодня можно... День безопасный. Вить, я хочу тебя так... без всего... Так же приятнее...

   -О, дааа... - его пальцы сильнее сжимаются на ее упругой коже. - А точно, можно?

   - Точно...

   - Ну, держись!

   В одно мгновение диспозиция меняется, она под ним, но такое положение дел ни у кого возражения не вызывает. Они прижимаются друг к другу, близко, плотно, только они двое, и ничего нет между ними.

   _________________

   Он всегда просыпался раньше ее. И поэтому, обнаружив себя воскресным утром в постели в одиночестве, Вик удивился. Где Надя? Он потягивается. На кухне что-то звякает. А вот это неожиданно...

   Надя действительно на кухне. У плиты. На его появление она резко поворачивается, яйцо падает из ее рук.

   - Ой!

   - Что так, страшно? - он улыбается.

   Она смотрит на него растерянно и молчит. На ее босых ногах желтеет пятно разбившегося яйца.

   - Не двигайся. Сейчас уберу.

   Вик отрывает бумажное полотенце, промокает, аккуратно вытирает пальчики с темно-розовым лаком. Встает, заглядывает в кастрюлю, стоящую у плиты.

   - Что это?

   Надя по-прежнему молчит.

   Половником зачерпнул тесто.

   - Что собираешь делать, Надюш? Для блинов вроде густовато. Для оладий, наоборот - муки надо добавить.

   Она вдруг всхлипывает.

   - Ты знаешь... да... и как оладьи печь, и как блины...

   - Тебе прекрасно известно, что я это умею... - он так привык к сладости и безмятежности их почти годичной совместной жизни, что сейчас не сразу понимает: с Надей не все в порядке. Встревожено: - Надь, в чем дело?

   - Ты умеешь. А я - нет... - она смотрит куда-то мимо его плеча, какая-то странно беззащитная в домашних шортиках и футболке. - Я и готовить не умею... И убираться терпеть не могу... Ничего не умею толком, - судорожный вздох. - Даже предохраняться...

   Ему требуется довольно много времени, чтобы сложить эти ее слова между собой. И прийти к совершено ошеломительному выводу.

   - Так... - в голову звонкая пустота. - Так... иди-ка сюда...

   На ощупь находит за спиной стул, садится, притягивает Надю к себе на колени. Она сидит очень ровно, и вся такая... как натянутая струна. И упорно не смотрит на него.

   - Давно... знаешь?

   - Две недели.

   - А... - в голове по-прежнему мыслей ноль, - а... срок... какой?

   - Восемь недель, - тон ее ровный, вот только взгляд по-прежнему прячет. - Это чуть меньше, чем два месяца.

   - Я умею считать!