Spqr iv. храм муз - Джон Мэддокс Робертс (2015)

Вот это уже ближе к делу. Не успел я почувствовать под ногами твердую землю, как ко мне вернулся мой отличный аппетит. И под аккомпанемент барабанов и флейт, кифар и цимбал мы проследовали через Лунные ворота. Кое-кто из встречавших нас римлян последовал за нами, и я узнал одного из них. Это был один из моих кузенов, из рода Цецилиев, известный под кличкой Руфус Рыжий – волосы у него действительно были красноватого оттенка. Ко всему прочему, он был еще и левша. При таком сочетании недостатков он не имел никакого будущего в римских политических играх, поэтому его, при любой возможности, отправляли с разными поручениями за границу. Он хлопнул меня ладонью по плечу и дохнул мне в лицо винным перегаром.

– Рад тебя видеть, Деций. Ты снова стал кому-то неудобен в Риме?

– Наш старик решил, что мне сейчас неплохо побыть где-нибудь подальше. Клодий[7], в конечном итоге, добился перевода в плебеи* и теперь хочет избираться трибуном*. Если он этого добьется, это будет означать, что я и в будущем году не смогу вернуться домой. У него в руках будет слишком много власти, и я, к величайшему моему сожалению, буду не в силах ему противостоять.

– Это скверно, – посочувствовал Руфус. – Но теперь ты попал в единственное место в мире, где ты не будешь скучать по Риму.

– Здесь так здорово? – спросил я, обрадованный такой перспективой.

– Невероятно здорово! Круглый год прекрасная погода, любой разврат, распутство, пьянство и обжорство обходятся крайне дешево, все публичные зрелища и прочие представления – высшего класса, включая гонки на колесницах. Веселье и развлечения не прекращаются даже после захода солнца, и, друг мой Деций, тут ты узнаешь, что тебе никто никогда не целовал задницу так, как это умеют делать египтяне. Они тут любого римлянина считают богом.

– Что ж, я постараюсь их не разочаровать, – откликнулся я.

– И улицы здесь чистые. Хотя тебе не придется много ходить пешком, если, конечно, ты сам этого не захочешь.

После этих слов Рыжий махнул рукой, указывая на носилки, дожидавшиеся нас возле Лунных ворот. У меня отвисла челюсть, как у какого-нибудь провинциала, впервые увидевшего Капитолий*.

Я, конечно, и прежде не раз перемещался по городу в носилках. Те, что используются в Риме, обычно тащат двое или четверо рабов: это медленный, но более достойный способ перемещения, во всяком случае, это лучше, чем месить ногами грязь и пробираться через мусорные кучи. Но то, что предстало перед моими глазами, было совсем не похоже на то, с чем мне приходилось сталкиваться ранее. Прежде всего, к александрийским носилкам прилагались, по крайней мере, пятьдесят черных нубийцев. Они держали на плечах шесты, длинные, как корабельные мачты. В каждых носилках имелись сиденья, по меньшей мере для десяти человек. Мы забрались в них по специально приставленным лестницам. Усевшись и устроившись, мы спокойно могли заглянуть в окна второго этажа.

Кресло, в которое меня усадили, было изготовлено из черного дерева, инкрустированного слоновой костью и обитого леопардовыми шкурами. Балдахин, натянутый над головой, прикрывал от солнца, а раб, вооруженный опахалом из перьев, отгонял мух и навевал прохладу. Да, здесь было несравненно лучше, чем в Галлии. К моему облегчению, Кретик и евнухи расположились в соседних носилках. Музыканты выстроились где-то под нами, а танцовщицы и акробаты сновали туда-сюда и резвились под шестами, как-то ухитряясь не попадать под ноги носильщикам. И вот мы, словно идолы богов в священной процессии, тронулись в путь.

Находясь на немалой высоте, я тут же понял, как такие огромные транспортные средства могут передвигаться по городу. Улицы Александрии были широкие и абсолютно прямые – вещь в Риме совершенно немыслимая. Та, по которой мы двигались, пересекала весь город с севера на юг.