Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер (2015)

Сорвилу досталась первая стража. Он выбрал место над утратившей свое предназначение крепостью и сел на самом краю, свесив ноги. Охваченные ночным мраком леса. Некоторые деревья оторвались от собратьев, чтобы взобраться повыше, опершись на выступы почвы из-под скал, и их листва серебрилась в лучах Гвоздя Небес, а ветви проступали черными венами. Отовсюду из темноты доносились звуки: поскрипывание, жутковатый хор, поднимавшийся снизу и утихавший в тишине и пустоте небес.

У Сорвила дух занялся от величия этой картины.

Их странствия по затерянным руинам Куниюри нередко одаривали его красотой в такие моменты одинокого созерцания.

Мысли его блуждали, как это часто бывало, среди множества событий и зрелищ, свидетелем которых он стал со времени гибели отца. Его неизменно удивляло, что некто столь уязвимый, как он, был способен стать участником таких легендарных событий, да еще и двигать их. Чего он только не повидал. Интересно, каково будет вернуться в Сакарп, к остаткам прежней жизни, и попытаться поведать о том, что происходило – и происходит – за Занавесом? Будут ли его соотечественники поражаться его рассказу? Или с презрением отвергнут? Примут ли они эпические размеры происходящего или же сочтут лишь выдумкой?

Эти вопросы расстроили его. До сих пор возвращение на родину подразумевалось само собой: он был сыном Одинокого Города, и не было никакого сомнения, что он должен вернуться. Но чем больше он над этим раздумывал, тем менее вероятным оно начинало казаться. Если он выполнит волю Богини и убьет аспект-императора… Несомненно, это обречет и его самого на гибель. Если же ослушается и станет Уверовавшим королем ценой утраты своей бессмертной души… Разве это не просто иной род гибели?

А если ему все же суждено вернуться, как описать, не говоря уже об объяснении, то, чему он стал свидетелем?

Как ему остаться сакарпом?

Моэнгус нарисовался из мрака задолго до начала своей стражи и уселся рядом, такой же угрюмый и безмолвный, как и король Сакарпа. Тревога Сорвила быстро улеглась. Даже по истечении многих месяцев двойной жизни он не мог хладнокровно размышлять о предательстве в присутствии тех, кого собирался предать. В компании брата с сестрой он всегда становился дружелюбнее, что легко можно было принять за трусость.

Строить коварные планы он мог лишь в одиночестве.

Так они и продолжали дальше сидеть, молча глядя на лишенные света просторы и впитывая то ощущение товарищества, которое нередко возникает между молчаливыми мужчинами. А поскольку Сорвил не смотрел на него, Моэнгус оставался задумчивой тенью на периферии зрения, от которой веяло физической силой и непокоем.

– Твой отец… – отважился наконец спросить молодой король. – Он действительно… постиг Бога?

Сорвил даже не знал, отчего вдруг решил разоткровенничаться. Вероятно, как он начинал осознавать, возможно привыкнуть к постоянным противоречиям, так же как и к глубокому горю.

– Странный вопрос для Уверовавшего короля, – фыркнул принц. – Следовало бы передать тебя в руки Судей!

Сорвил лишь укоризненно на него посмотрел.

– Оглянись вокруг, – продолжил Моэнгус, пожав плечами и потерев свой бритый подбородок, как всегда делал, когда приходилось серьезно о чем-то подумать. – Все поднялись против Отца, а он все же побеждает. Даже Сотня объявила ему войну!

Сорвил сморгнул. Последние слова были не в бровь, а в глаз.

– Что ты хочешь сказать?

– Правду, Лошадиный король. Ничто не оскорбляет людей и богов сильнее…

Сорвил не знал, что ответить, и просто смотрел на него. Могут ли боги ошибаться?

Но ведь именно об этом и был тот давний урок Эскелеса, разве нет? Все боги были лишь фрагментами Бога, частицами целого, как и люди. Схоласт бы определенно сказал, что и Ятвер – такой же фрагмент… Равным образом не видящий целого.

Возможно ли обмануть Великую Мать?