Страх надежда и хлебный пудинг - Секстон Мари

– Ха! – Смешок был внезапным и громким, но потом он с той же внезапностью захлопнул ладонью рот. Впрочем, в его глазах веселье осталось. – Смеяться нехорошо, но серьезно…

– Вот-вот.

– Я тебе уступаю?

– Слишком редко. Увы. Очень хочется ее усадить и рассказать, кто в нашей семье настоящий тиран.

Он закатил глаза, но улыбаться не перестал. Потом отбросил волосы с глаз, чтобы посмотреть мне в лицо, и, что важнее всего, наконец-то позволил за талию притянуть себя ближе.

– Джонни, и все равно. Я вел себя настолько ужасно…

– Ты строил из себя кого-то другого – это единственное, что ты делал не так.

– Я хотел, чтобы мы ей понравились.

– Знаю, и твое желание совершенно понятно, но это не ты. Ты всегда плевал на чужое мнение, потому что раньше терять тебе было нечего. И чаще всего это срабатывало. Ты или завоевывал человека, или со спокойной душой посылал его к черту. Вот и все.

– Но с ней я так поступить не могу.

– Можешь. Коул, об этом-то я тебе и толкую. – Он еще сомневался, но уже взвешивал, что я говорю, так что я решил продолжать. – Суть не в том, чего от нее хотим мы. Суть в том, что она хочет от нас. У нас замечательный дом, замечательная семья и отличная жизнь. Это факт. Тебе остается лишь сделать то, что у тебя получается лучше всего.

– Солнце, и что же?

– Очаровать ее.

Он улыбнулся.

– Знаешь, а из тебя получился отменный льстец.

– Я серьезно. Ты смог завоевать и меня, и отца. Черт, ты умудрился очаровать даже Мэтта.

Он улыбнулся и кокетливо склонил голову набок.

– Я молодец, правда ведь?

– Да. – Я взял его щеки в ладони и поцеловал в краешек рта. – От тебя требуется только одно: выйти туда и быть с нею собой, и тогда она наверняка в тебя влюбится, как все остальные.

– А если нет?

Я снова поцеловал его – по-прежнему невесомо, дразня его нижнюю губу языком.

– Тогда пускай идет к черту.

Он улыбнулся.

– Я все равно еще зол на тебя.

– Знаю. И я тебя не виню. Извини, что солгал, но мне показалось, так будет лучше.

– Полагаю, ты прав.

– Так я прощен?

Он рассмеялся.

– Солнце, ни вот на столько. Ты еще долго будешь заглаживать свою вину передо мной.

– Я только за.

***

После этого вихрь по имени Коул Николас Фентон Дэвенпорт Третий снова ворвался в наш дом – так, как умел один только он.

– Дорогая, прости, что заставил ждать. Меня в некотором роде застали врасплох, хотя, полагаю, ананас, купленный Джонни, должен был подать мне намек. Но я счастлив, что ты пришла. Честное слово. Только давай сядем не здесь. Это худшая комната в доме. Может, составишь мне компанию, пока я готовлю? В конце концов, кухня – это сердце нашего дома.

Он взял ее за руку и увел за собой. Мы с отцом пошли следом. На кухне была чистота, но царил беспорядок. Она была настоящей и обжитой. На столе лежала почта и россыпь газет. Воздух был теплым, влажным от пара и напоенным ароматами омара и лимона. В отличие от холла, на кухне было много личных вещей, которые уравновешивали ее сверкающую утилитарность. Например, полотенца, купленные нами в Бурано, и прихватки, которые на день рождения Коула подарил мой отец. Холодильник был увешан снимками из наших поездок, а на стойке стояла мамина коробка с рецептами. С тех пор, как я отдал ее Коулу, она стала более потрепанной и испачканной, и я часто думал о том, как счастлива была бы от этого моя мать.