Клеопатра - Генри Райдер Хаггард (1889)

Фараон сильно встревожился, поскольку, хоть он, напившись вина, и насмехался над богами египтян и клялся, что римский Сенат – единственный бог, перед которым он преклонит колени, в душе его терзал неодолимый страх, о чем я узнал от человека, который служил у него лекарем. По ночам, оставаясь в одиночестве, он вскрикивал и взывал к великому Серапису – который на самом деле вовсе не настоящий бог, а лжебог, – и к другим богам, боясь быть убитым, боясь, что душа его может быть отдана в руки мучителям в загробное царство. К тому же, чувствуя, что его трон начинает под ним шататься, он посылал богатые дары храмам и советовался с оракулами, особенно с оракулом с острова Филе. Поэтому, когда до него дошло известие о том, что жену верховного жреца великого и древнего храма в Абидосе перед смертью посетил дух пророчества и богиня Хатор предсказала ее устами, что ее сын станет фараоном, он очень испугался и, призвав нескольких верных стражей (они были греками и поэтому не боялись гнева египетских богов), отправил их на корабле вверх по Нилу с приказом явиться в Абидос, отрубить голову сыну верховного жреца и привезти эту голову ему в корзине.

Однако, поскольку у корабля, на котором плыли стражники, была глубокая посадка, а Нил в это время года мелеет сильнее всего, случилось так, что он сел на мель недалеко от того места, где начинается дорога, ведущая через равнины Абидоса, к тому же сильнейший северный ветер грозил в любую минуту потопить корабль. Стражники фараона позвали крестьян, набиравших воду на берегу реки, и попросили привести лодки и снять их с корабля. Но, увидев, что это греческие солдаты из Александрии, крестьяне и не подумали их спасать, не стали им помогать, потому что египтяне ненавидят греков. Тогда стражники закричали, что они выполняют приказ фараона, но крестьяне все равно продолжали свою работу и не помогли им, только спросили, что за приказ им дал фараон. На это евнух, приплывший на корабле и напившийся от страха до полной потери разума, ответил, что они получили приказ убить ребенка верховного жреца Аменемхета, которому было предсказано стать фараоном и изгнать греков из Египта. И тогда крестьяне побоялись далее мешкать, хотя пребывали в сомнении, и стали спускать лодки, не понимая, что могут означать слова евнуха, какое фараону дело до сына Аменемхета и почему он должен стать фараоном. Однако среди них был один, смотритель каналов, родственник моей матери, и он присутствовал тогда, когда она пророчествовала. Поэтому сейчас же он развернулся и бежал к нам со всех ног три четверти часа, пока не оказался там, где я лежал в доме за северной стеной великого храма в отведенной мне колыбели. В ту минуту моего отца дома не было, он пребывал в священной области захоронений, той части места Долины Гробниц, которая находится слева от большой крепости, но стражники, ехавшие на ослах, уже приближались. Тогда гонец, наш родственник, позвал старую женщину Атуа, чей длинный язык стал причиной такого зла, и рассказал о солдатах, которые вот-вот ворвутся в дом, чтобы убить меня. Они растерянно посмотрели друг на друга, не зная, как быть, потому что, если бы они меня спрятали, стражники перевернули бы весь дом и не прекратили бы поиски до тех пор, пока не нашли бы меня. И тут мужчина выглянул за дверь и увидел играющего во дворе ребенка.

– Женщина, – спросил он, – чей это ребенок?

– Это мой внук, – ответила она, – молочный брат принца Гармахиса. Из-за его матери эта беда и случилась.

– Женщина, – сказал он, – ты ведь знаешь свой долг, исполни его! – и он указал на ребенка. – Я повелеваю тебе священным именем Осириса!

Атуа затрепетала, едва не потеряв сознания, потому что ребенок был ей родным по крови, но все равно взяла мальчика, умыла его, одела в шелковую рубаху и положила в мою колыбель. Меня же она достала из колыбели, раздела, вымазала пылью, чтобы моя светлая кожа казалась темнее, и посадила играть на землю во дворе, чем я с радостью и занялся.