На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник) - Вудхаус Пелам Гренвилл

Когда я снова обрел способность соображать, выяснилось, что после моего оглушительного падения Бобби почла за благо исчезнуть из комнаты, а я намертво застрял в кресле в позе, похожей на позу Селедки в Швейцарии, когда его ноги оказались обернутыми вокруг шеи. И, похоже, у меня не было никаких шансов вырваться из кресельного плена без применения мощных технических средств.

Тем не менее путем сложных манипуляций я мало-помалу высвобождал застрявшие члены и наконец, умудрившись все-таки отделить себя от кресла, уже собирался встать, когда опять услышал над собой голос.

– Боже милосердный! – произнес голос, и, подняв глаза, я обнаружил, что это не Бринкликортское привидение, как я было подумал, а миссис Хомер Артроуз. Она смотрела на меня так же, как сэр Родерик Глоссоп недавно смотрел на Бобби – «в немом оцепенении», весь ее вид свидетельствовал о том, что она совершенно сбита с толку. Я заметил, что на этот раз чернильное пятно у нее на подбородке.

– Мистер Вустер! – взвизгнула она.

Когда к вам обращаются со словами: «Мистер Вустер», ничего другого не остается, как сказать в ответ: «Здравствуйте» – что я и сделал.

– Понимаю, что вы удивлены, – продолжал я, когда она, обретя дар речи, спросила: а) что я делаю в комнате ее сына? и б) что, черт побери, все это значит? «Ради всего святого», – добавила она для пущей убедительности.

Про Бертрама Вустера нередко говорят, что он за словом в карман не полезет, и сейчас мне это очень пригодилось, потому что не так-то легко лезть в карман за чем бы то ни было, стоя на четвереньках. Впрочем, на этот раз мне не составило труда придумать отговорку; благодаря нечаянной встрече со служанкой и котом Огастусом у меня было то, что французы называют point d’appui[6]. Сняв с себя очередной обломок кресла, я сказал с искренностью, которая, по-моему, была мне очень к лицу:

– Дело в том, что я искал мышь.

Если бы она сказала в ответ: «А, ну да. Понимаю. Разумеется, мышь. Теперь ясно», – все бы прошло как по маслу, но она так не сказала.

– Мышь? – спросила она. – Что значит – мышь?

Если бы она и вправду не знала, что такое мышь, мне предстояла бы утомительная и сложная работа, и я просто не знал бы, с чего начать. Но, к моему облегчению, последующие ее слова показали, что фраза «Что значит – мышь?» не содержит вопроса о значении этого слова, а представляет собой то, что называется крик души.

– С чего вы взяли, что в комнате мыши?

– У меня есть основания так полагать.

– Вы их что, видели?

– Вообще-то нет. Но я видел следы – то, что французы называют perdu[7].

– Но почему вы решили искать здесь мышей?

– Так – дай, думаю, взгляну.

– А для чего вы залезли на кресло?

– Хотел оглядеть комнату, так сказать, с высоты птичьего полета.

– И часто вы ловите мышей в чужих спальнях?

– Я бы не сказал, что часто. Так, знаете ли, под настроение.

– Понятно. Ну, что ж…

Когда вам говорят таким тоном: «Ну, что ж», обычно это означает, что вы злоупотребляете гостеприимством, пора бы и честь знать. Видно было, что, по ее мнению, Вустерам больше нечего делать в спальных апартаментах ее сына, и, мысленно признав, что в чем-то она права, я поднялся, стряхнул пыль с коленей и, сказав несколько любезных фраз в том смысле, что, я надеюсь, работа над ее новым морозпокожным романом продвигается успешно, избавил ее от моего присутствия. Дойдя до двери, я оглянулся и, поймав ее взгляд, понял, что состояние «немого оцепенения», пожалуй, еще больше усугубилось. Ясно было, что мое поведение кажется ей странным, и не могу не признать, что таковым оно и было на самом деле. Всякий, кто свяжется с Робертой Уикем, неизбежно начинает совершать странные поступки.