Адриан Моул и оружие массового поражения - Сью Таунсенд

Когда зазвучала тема «Арчеров»,[2] родители разом потянулись к сигаретам, закурили и, приоткрыв рты, принялись внимать этой сельскохозяйственной мыльной опере. Они теперь все делают вместе, в который раз пытаясь спасти свой брак.

Мама и папа – пожилые осколки демографического взрыва, соответственно пятидесяти девяти и шестидесяти двух лет от роду. Я все жду, когда они наконец признают свой возраст и оденутся, как подобает приличным старикам. Сплю и вижу их в бежевых полупальто, кримпленовых брюках и – маму, разумеется, – с седым перманентом, похожим на цветную капусту. Но они упорно продолжают втискиваться в линялые джинсы и черные кожаные косухи.

Папа так и вовсе считает, что длинные седые патлы придают ему вид человека, вхожего в шоу-бизнес. Бедняга себя обманывает. По нему сразу видно, кто он такой – торговец обогревателями на пенсии.

Теперь он постоянно носит бейсболку, поскольку его макушка лишилась большей части волосяного покрова и обнажился результат юношеской глупости: на предсвадебном мальчишнике после десяти пинт портера папа согласился, чтобы ему обрили голову и вытатуировали на черепушке зелеными чернилами «Я СБРЕНДИЛ».

Мальчишник состоялся за неделю до свадьбы, и потому на единственной свадебной фотокарточке отец похож на беглого каторжника Абеля Мэгвича из диккенсовских «Больших надежд».

Все прочие татушки папа удалил за счет Национальной службы здравоохранения, но выведение зеленых чернил они оплачивать не стали. Посоветовали обратиться в частную клинику, где наколки выводят лазером – за тысячу с лишним фунтов. Мама уговаривает его взять кредит в банке на это дело, но отец упирается: мол, проще и дешевле носить бейсболку. Мама же говорит, что ей осточертело читать «Я СБРЕНДИЛ» всякий раз, когда отец поворачивается в постели к ней спиной, то есть, судя по всему, каждую ночь.

11 вечера

Принял ванну, воспользовавшись маминым айвово-абрикосовым ароматерапевтическим маслом. Масляные блямбы плавали на поверхности воды – ни дать ни взять нефтяная пленка, что умертвила большую часть фауны и флоры Новой Шотландии. Потом полчаса смывал под душем эту гадость.

С помощью двух зеркал изучил плешь. Теперь она размером с мятный леденец «Требор».

Проверил электронную почту. Пришло письмо от моей сестры Рози: она раздумывает, не бросить ли университет в Халле – разочаровалась в нанобиологии. Пишет, что Саймона, ее парня, нельзя оставлять одного ни на минуту, иначе ему никогда не избавиться от пристрастия к крэку. Просит ничего не говорить родителям, поскольку у них абсолютно старорежимное отношение к наркозависимым.

Остальное – обычный спам от фирм, предлагающих удлинить мой пенис.

Воскресенье, 6 октября

Новолуние.

Мама устроила уборку – с утра драит полы, не вылезая из домашнего халата. В три часа пополудни я спросил, не собирается ли она причесаться и одеться.

– А зачем? – удивилась мама. – Твой отец не обратит внимания, даже если я буду разгуливать голышом и с розой в зубах.

Отец же весь день не отрывался от древней стереовертушки, слушая одну за другой пластинки Роя Орбисона.

Их брак явно сдох. Живут как в фильме Бергмана. А не сказать ли им, что их драгоценная дочь вряд ли получит Нобелевскую премию, поскольку променяла биологические исследования на реабилитацию наркоманов? Это их немного взбодрит, и в придачу найдется о чем поговорить друг с другом. Ха-ха-ха.

Вторую половину дня провел за письмами. Когда выходил из дома, чтобы прогуляться до почтового ящика, мама заметила:

– Ты единственный, кого я знаю, кто еще пользуется обычной почтой.

А я ответил:

– А ты единственная, кого я знаю, кто еще уверен, что курение полезно для легких.

Тогда она поинтересовалась:

– Кому ты пишешь?

Я не хотел говорить, что письма адресованы Джордан[3] и Дэвиду Бекхэму, поэтому поспешил на улицу, пока мама не подглядела имена и адреса на конвертах.

Джордан