Избранные произведения - Константин Станюкович (1954)

И если не случится какой-нибудь катастрофы, вроде пожара и гибели десятка людей, какой прокурор обвинит меня?!

Из всего вышеизложенного, по моему мнению, следует, что несмотря на наказание, понесенное г. Гивартовским, — тюремное заключение и покаяние, — читатель нисколько не убежден в воздействии «примера» и едва ли предположит, что с этого момента «Строительный устав» вступит в неуклонное исполнение своих обязанностей. Точно так же едва ли можно возлагать надежды на обращение к гражданским и общественным чувствам, как бы они ни были горячи…

Фантастический сон в летнюю ночь

I

Въезжаю и не верю своим глазам…

Где я? Неужели в сибирском городе?!

Вместо острога на въезде — большое красивое здание, окруженное тенистым садом, и ни одного солдата около.

— Что это за здание? — спрашиваю ямщика.

— Рази не знаете? Клиника! Студенты ходят сюда.

— Клиника? А где же острог?

— Острог давно сломан… Есть одна тюрьма, да и та пустует…

— Пустует?

— Сажать некого. Ноньче, слава богу…

— А вот это большое здание?

— А это водопровод.

Едем дальше.

Улицы вымощены и блещут чистотой; везде тротуары и газовые фонари; битком набитая конка циркулирует по большой улице, базарная площадь — неузнаваема: вся под навесом и вымощена.

Перед моими изумленными глазами то и дело мелькают на лучших зданиях города надписи: «Народная библиотека такая-то», «Народное училище такое-то», «Гимназия такая-то». В короткий промежуток времени я насчитал три библиотеки, двадцать пять училищ и пять гимназий, а мы еще не проехали и половины города.

Веселая орава мальчиков, словно стая воробьев, шумно вылетела из одной школы. Смотрю — все опрятно одеты, у всех здоровый, веселый вид, и их везде такое множество, о котором едва ли мог мечтать сам г. Макушин, взывая к согражданам о рублевых взносах в пользу народного образования…

II

Но я окончательно ошалел, когда на одной из улиц увидал невероятную сибирскую идиллию.

Весьма пристойный на вид, чисто одетый городовой, без традиционной шашки для просьб «честью», вежливо, точно галантный кавалер, подхватив под руку какого-то подвыпившего человека, с трогательной заботливостью переводил его через улицу, оберегая от проезжавших экипажей.

Этого чуда я не выдержал и протирал глаза.

— Стой, ямщик!

Я выскочил из тарантаса, чтобы поближе полюбоваться такой идиллией.

Признаюсь откровенно, я думал, что она не более как ловкий маневр для отвода глаз.

«Заведет он, — думаю я себе, — сейчас пьяного голубчика в переулок, начнет, не спеша, обчищать карманы, снимет затем платье и сапоги (сапоги, кстати, новые) и, оставив на неосторожном путнике, в видах общественного благочиния, одну рубашку, унесет свою добычу к обрадованной супруге».

Действительно, городовой повел пьяненького в глухой переулок, но вместо того, чтобы приняться за предполагаемое мною занятие, подвел человека к небольшому домику и, отворив калитку, заметил:

— Вот ваш дом, — ступайте с богом и выспитесь, а то долго ли до греха на улице. Наехать могли.

— Это верно. Чувствительно благодарю, господин городовой!

— Не за что.

— Не обессудьте. Позвольте по возможности… за вашу добродетель.

С этими словами пьяненький протянул двугривенный.

И что же? Вместо того, чтобы взять двугривенный и, попробовав на зубах — не фальшивый ли; опустить его в карман, городовой отстранил руку.

— Что вы, что вы! Какие труды! Я только исполнил свой долг, и мне ваших денег не надо! — с достоинством проговорил он, повернулся и направился к своему посту.

— Не во сне ли я? — невольно вырвалось у меня громкое восклицание.