Он. Она. Другая - Лия Султан

Протираю вафельным полотенцем тарелки, чтобы затем убрать их в шкаф. Из зала доносится звонкий смех Нафисы, которую развлекают бабушка с дедушкой, а я думаю, только бы сегодняшняя ночь прошла без концертов. У дочки лезут верхние моляры. Отсюда температура, капризы, сопли и слюни. Смотрю на циферблат на духовке — восемь вечера. Муж снова задерживается, да и ужин, наверное, опять пропустит. Подхожу к шкафчику, открываю его и убираю тарелки.

— Привет, — слышу его уставший голос.

Выглядываю из-за дверцы и расплываюсь в улыбке. Пришел, наконец.

— Привет.

Таир подходит ко мне, коротко целует в щеку. Я делаю тоже самое. Вот только обнять очень хочется, прижаться. Но нет, он проходит к столешнице и кладет на него пакет из аптеки.

— Лекарство. Как ты просила.

— Спасибо, — на автомате включаю газ под чайником, — Ужинать будешь?

Он садится за стол и протирает лицо ладонями. Понимаю, что настроение у него не очень. Наверное, на работе опять завал.

— А что ты готовила?

— Дада (уйг. — папа, так называют не только родного отца, но и свекра или тестя) попросил лагман, — Таир на меня не смотрит, хотя я — да. Тереблю в руках край полотенца, жду ответа.

— Я просто чай попью.

— Хорошо.

Пока я накрываю на стол к чаю, на кухню заходит дочка, а за ней моя свекровь.

— Нафиса спросила, куда ушел дадака (уйг. — папочка). Пришлось показать. Ну иди обними его.

Малышка пошла ровно в год, а через пять месяцев она уже уверенно держится наа ногах. Нафиса тянет к папе ручки и лопочет на чем-то своем.

— Иди сюда, кызым (уйг. — дочка). Как моя принцесса сегодня? — он тискает ее, а она поддается, смеется и тычет пальчиком в его щеку. Нафиса всегда так радуется, когда видит папу, ведь обычно он приходит поздно, когда я уже укладываю ее спать.

— Апа (уйг. — мама), садитесь с нами, — приглашаю свекровь к столу.

— Кызым, вы лучше сами попейте, мы пока с Нафисой побудем, чтобы она вам не мешала. Пойдем, джиним (уйг. — милая, родная). Дай папе отдохнуть после работы.

Свекровь забирает малышку и закрывает за собой дверь. Мы с Таиром остаемся одни, но он снова молчит. Сидит, смотрит в окно и о чем-то думает. Как бы я хотела, чтобы он хоть раз поделился со мной своими мыслями.

— Как дела на работе? — улыбаюсь и наливаю чай в пиалу.

— Нормально все. В понедельник еду в Атырау с группой.

Таир встает, подходит к холодильнику, вытаскивает оттуда молоко в стеклянной бутылке и наливает в сверху. Молоко сворачивается, а Таир морщится и говорит, подняв на меня глаза:

— Прокисло.

— Да? Странно, — беру бутылку в руки и смотрю на цифры. — Ой, срок годности сегодня закончился.

— Зачем ты берешь его, если у него такой короткий срок годности?

— Так оно местное, натуральное, — откладываю молоко в сторону, как и пиалу с испорченным чаем. Беру вторую чашку и делаю все по новой.

— Надо было раньше понюхать и выбросить, — ворчит Таир и смотрит в сторону.

— Ты же знаешь, что я не слышу запахи, — обиженно отвечаю я, встаю и отхожу к столешнице.

Я сто раз говорила ему о своей особенности. У меня с детства аносмия — отсутствие обоняния. Так получилось, что я не различаю запахи, потому что просто их не чувствую. Я не знаю, как пахнут яблоки, розы, утро, любимый мужчина и дочь. Когда Нафиса родилась, моя младшая сестра водила носом по ее щекам и говорила: “Господи, как она чудесно пахнет! Так бы и нюхала”. Еще в школе мама показывала меня врачам, которые заявили, что это, увы, не лечится. Просто такая особенность организма. В первый раз я призналась об этом Таиру, когда он подарил мне цветы и спросил, нравится ли мне запах. А я тогда покраснела и сказала, что, к сожалению, ничего не чувствую.

— Прости, Саби. Не обижайся. У меня день тяжелый.

— Все хорошо, — беру тряпку и принимаюсь вытирать столешницу. — Пей чай.