Бог Войны - Рина Кент

Скорее, меня больше раздражает неуважение.

Илай заказывает безалкогольное шампанское к нашей еде. Когда официантка уходит, я делаю глоток воды.

— Ты не можешь быть менее очевидным?

Он тщательно разворачивает и кладет на колени салфетку.

— В чем?

— В твоих попытках удержать меня от алкоголя. Ты ведь умеешь пить.

— И дать тебе повод для искушения? Пожалуй, откажусь.

Твое существование — худшее искушение, так что не вижу проблемы.

Я поджимаю губы, злясь на себя за то, что вообще допускаю такую мысль.

Прочистив горло, я откусываю кусок хлеба с маслом.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

— С каких это пор тебе нужно разрешение, чтобы спросить меня о чем-то?

— И правда, — я пожимаю плечами. — Как я избавилась от своих… проблем с алкоголем?

— Алкогольной зависимости, ты имеешь в виду.

— Все было не настолько серьезно.

— Это было достаточно серьезно, чтобы ты была скорее пьяна, чем трезва.

— Ну да. Не все из нас обладают умственными способностями социопата. Мне не нужно, чтобы ты меня осуждал. Я лишь хочу знать, как я выкарабкалась. Проходила ли я реабилитацию?

— Ты считаешь себя человеком, который добровольно согласится на реабилитацию?

Мой нож и хлеб зависают в воздухе, а я поджимаю губы. Он издевается надо мной. Я вижу это по оттенку веселья, смешанного с диким интересом в его глазах.

Но если я с ним поссорюсь, мне ни за что не удастся осуществить свой план.

Поэтому я делаю глоток воды, чтобы заглушить жгучую потребность вцепиться ему в горло.

— Если это была не реабилитация, то что тогда?

— Менее традиционный метод.

— Например, привязывать меня к кровати и заставлять принимать лекарства?

Его глаза сужаются, и мне кажется, что я улавливаю, как сжимается мышца на его челюсти, но это изменение настолько мимолетно, что я едва успеваю заметить его, прежде чем он возвращается к своему обычному облику.

— Это еще один из твоих снов?

— Фантазия.

— Все равно сон.

— Это было похоже на реальность.

— Ты также сказала, что реальностью было, когда ты перерезала себе горло и увидела свою смерть в зеркале.

Мои руки дрожат, и я роняю хлеб и нож на тарелку, и их звон раздается в относительной тишине.

— Откуда… черт возьми, ты это знаешь? Никто не знает.

— Я знаю.

— Откуда?

— Ты мне сказала.

— Невозможно. Я ни за что на свете не доверилась бы тебе.

— Мы женаты уже более двух лет, миссис Кинг. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь.

— Я бы никогда не поделилась с тобой чем-то настолько личным.

— Ты будешь удивлена, — его челюсть снова сжимается, и он потягивает отвратительное безалкогольное шампанское, смакуя его так, словно это многовековое французское вино.

Я не могу заставить себя снова взять столовые приборы в руки, боясь, что наведу беспорядок.

Никто не должен иметь доступ к этой части меня. Даже мой психотерапевт получает разбавленную версию моих ужасающих галлюцинаций. Отчасти потому, что госпитализация в психиатрическую клинику пугает меня до смерти.

Внезапно на меня нахлынули воспоминания о том, когда все это началось.

Когда мне было около тринадцати лет, я случайно подслушала родителей в нашем летнем домике в Котсуолде. Я должна была спать вместе с Сеси и Ари, но не могла уснуть из-за несносного храпа сестры.

Я как раз искала что-нибудь выпить, когда услышала, как родители обсуждают мой недавний кошмар. Мне следовало бы уйти и притвориться, что я ничего не замечаю, как обычно, но у меня затекли ноги, и я не могла оставить свое место у двери.

— В последнее время они стали сниться ей все чаще. Думаю, нам нужно ей помочь, Коул, — говорит мама, попивая чай и стоя напротив папы у кухонного островка.