Ритм твоего сердца - Элен Боннет

Возможно, на отца.

Хмыкаю, и появляется желание разбить тару с элитным напитком вдребезги, так же, как разбиваю свою жизнь. Тайлер лишь сделал в ней трещину, а с остальным справляюсь прекрасно и сам. Однажды обещал матери, что никогда не допущу той же ошибки, что и отец: не предам и не обижу ту единственную, которая завладеет моим сердцем. Получается, я вновь солгал. Но у меня есть ещё возможность всё исправить.

Сигнал домофона вырывает из душевных терзаний и экзекуций над собой. Нехотя направляюсь, чтобы посмотреть, кто нарушает моё одиночество. На экране вижу Майкла, нажимаю на кнопку, впускаю его в дом.

Майкл — мой личный психолог, ему и слова не нужны, чтобы понять, что что-то случилось. А если увидит, какой у меня в душе раздрай, опять примется вправлять мозги, как и пару лет назад.

«Сквозняк из открытого настежь окна треплет волосы, пытаясь забрать боль и отчаяние, но у него ничего не выходит. Эти чувства окончательно вросли в меня, стали второй кожей, и порой кажется, что я только их блёклая тень, дополнение, которое уже никто не замечает. Каждый день возвращаюсь домой и чувствую, что недостоин нахождения здесь.

К тому же слишком одиноко, стены давят и хочется выть, выплёскивая наружу отчаяние. Сижу на полу рядом с включенным камином, но не улавливаю исходящего тепла. Кажется, что внутренний лёд не даёт ему проникнуть под кожу и согреть меня. Возможно, это защитная реакция и сознание боится, что будет только хуже, если смогу хоть что-то ощутить? Пусть будет так. Хорошо, что вкус алкоголя остаётся — он уже не обжигает горло, лишь горечью разливается внутри и оседает на кончике языка.

Сигаретный дым, подхваченный ночным ветром, постепенно рассеивается в пространстве, но успевает попасть в глаза — и в них появляется жжение. Усмехаюсь и даже радуюсь, что ещё способен хоть на что-то реагировать. Значит, есть шанс подняться и собрать себя по кусочкам.

Я был готов к смерти матери, это оказалось очень болезненно, но пытаюсь принять эту утрату. Только осознание, что мог подарить ей жизнь и не сделал этого, вот что убивает сильнее. Внутренний голос, засевший в голове, набатом твердит о моей вине. Он заглушает всё остальное, и порой кажется, что схожу с ума.

Прикрываю веки и откидываюсь спиной на стену. Хотя можно было и не закрывать глаза: в комнате и без того темно, лишь свет от камина тусклыми всполохами не даёт тьме окончательно поглотить меня. Последнее время хорошо в ней, будто пропадаю из реальности и исчезаю с радаров земли.

После интервью, которое меня вынудили дать везде сующим свои носы газетенкам после похорон мамы, я до трясучки не хочу видеть людей. Жалость в их глазах будто ртуть, как кислота прожигает насквозь, и от неё не отмыться. Они своим присутствием запятнали тот день, не дали спокойно попрощаться.

Сколько уже не выхожу на улицу? Неделю, две? Не знаю. Да и не хочется, если честно. Майкл заходит каждый день в одно и то же время, проверяет запасы еды, точнее то, что количество практически не меняется, за исключением алкоголя. Но он всё равно тащит что-то новое. А после садится рядом, и мы молчим.

Хлопок входной двери привлекает внимание, только вспомнил про друга — и он появился. Хмыкаю и жду, когда Майкл, как обычно, сперва пройдёт на кухню, заглянет в холодильник, само собой, до меня донесётся его недовольное ворчание, а уже после подойдёт ко мне.

Отсчитываю минуты до встречи с другом, и он не заставляет себя ждать. Как всегда по одному и тому же маршруту. Шуршат пакеты, а после хлопает дверь холодильника.

— Привет, еда знаешь где, — он опускается рядом на пол и забирает из моих рук полупустую бутылку виски. — Алкоголь не принёс, понадобится — спустишься сам.

Поворачиваюсь, открываю веки, и даже неяркий свет, доносящийся с кухни, немного слепит — приходится щуриться.

— Можешь не смотреть так на меня, — продолжает он, уловив возмущение в моём взгляде. — Хватит жалеть себя!