Стихотворения. Поэмы - Мицкевич Адам Бернард (1968)

В том и другом пример, Лелевель, ты для нас:

В науке и делах непогрешим твой глаз.

Хоть молод ты еще, седым Мафусаилам

С тобою мудростью равняться не по силам.

Не только у себя в стране ты знаменит.

За рубежом ее хвала тебе гремит.

О том, что твой приезд нам сделал солнце краше,

Ладони и уста свидетельствуют наши.

Как долго уходил из здешних зал домой

Безрадостно наш слух, воспитанный тобой!

Начни ж ученикам, тебе внимать готовым,

Вновь чудеса являть своим волшебным словом,

Из гроба поднимать искусством колдовским

Элладу древнюю и стародавний Рим.

Герои вновь живут и дышат, как бывало,

С чела их сброшено Плутоново забрало,

С груди, таившей дум проникновенных клад

И волю страстную, железный панцирь снят.

Вот македонский вождь с творцом «Федона» рядом.

В их думы и сердца мы проникаем взглядом.

Тут искра яркая, там подвига зерно,

А искре сноп огня родить порой дано,

Зерну же вырасти в такого исполина,

Которому равна вселенной половина.

Античных гениев сильна над миром власть,

Пред их величием должны мы ниц упасть;

Лучами славы их, не знающей затменья,

Озарены веков позднейших поколенья.

Но только ли герой велик? Велик и тот,

Кто подвиги его до глубины поймет.

Бывает, город вдруг, как камень, в бездну канет,

Из вод огонь забьет, и тьма над миром встанет.

Таких событий жив свидетель не один,

Но мало кто умел дойти до их причин.

Еще трудней найти свидетеля такого,

Который бы сумел дойти до основного,

Дороги, разумом указанной, держась:

Какая между всех явлений этих связь?

Как привести могла, единая причина

В смятенье небеса, и землю, и пучину?

Природу мертвую оставим и к живой,

Стократ сложнейшей, взор теперь направим свой.

Легко ли находить причин и следствий звенья

– Там, где людских судеб царит переплетенье?

Картина пестротой наш поражает глаз,

Разноголосица сбивает с толку нас,

А Истина за мглой скрывается густою,

Лишь слабые лучи бросая нам порою.

Но не доходит к нам и этот слабый свет.

С рожденья слепы мы в теченье многих лет.

Когда ж едва-едва мы обретаем зренье,

Нас чужаки тотчас берут на попеченье:

Очки нам подают, изделие их рук,

И через них ясней мы видим все вокруг.

Беда, однако, в том, что стали все предметы

Для нас такого же, как эти стекла, цвета.

Ошибки зрения, благодаря очкам,

Переносить на мир с тех пор привычно нам.

Мы – вечные рабы: не только в настроеньях

Зависим от других, но также и в сужденьях.

Ребенок чувствует, как чувствует отец,

Страдает от цепей обычая юнец.

Нередко собственным гордятся мненьем люди;

Нет, всосано оно из материнской груди

Или наставником посеяно поздней

В глубь сокровенную их молодых ушей.

И все ж ты выдаешь любым своим движеньем,

Что европеец ты, поляк происхожденьем.

А солнце Истины горит для всех равно,

Различия племен не ведает оно,

Всех одинаково своим ласкает светом,

Жар посылает всем, живущим в мире этом.

Кто хочет Истине святой в лицо взглянуть,

Тот должен знать: один к ее Познанью путь

Ум от влияния освободить чужого

И Человеком быть в высоком смысле слова.

К такой работе бог историков зовет,

Но многим ли она по силам? Нет, лишь тот,

Кому в удел дало благое провиденье

Сверх пары крепких рук и крылья вдохновенья.

Способен воспарить над торжищем страстей,

Над интересами, делящими людей,

Угадывать, где взрыв готовится на свете,

Иль погружаться в мрак умчавшихся столетий.

В их темной глубине копая, он на свет

Выносит не один бесценный самоцвет.

Лелевель, мы тобой гордимся, сознавая,