Ожесточи меня - Мишель Хёрд (2024)

— Ты трахалась с ним на моей кровати?

— Нет!

Я отступаю от него на шаг, чувствуя себя зверем в клетке, на которого вот-вот начнет охотиться худший вид хищника.

— Когда ты с ним познакомилась? — Он делает расчетливый шаг ко мне. — Пока я надрывал задницу ради нас?

Я качаю головой, и прежде чем успеваю ответить, он спрашивает:

— Где ты вообще нашла время? — Он агрессивно усмехается. — Значит, пока я думал, что ты здесь, дома, ты тайком действовала у меня за спиной?

Будет ли иметь значение то, что я скажу?

— Я этого не делала, Армани.

Он поднимает руку и смотрит на пистолет. Проходят мучительные секунды, прежде чем он засовывает его обратно за пояс брюк.

Надеясь, что он успокоится и мы сможем поговорить разумно, я спрашиваю:

— Могу я приготовить тебе кофе? Если мы сядем и поговорим…

Леденящий душу взгляд Армани устремлен на меня.

— Ты заплатишь за то, что предала меня. Я убью твоего любовника у тебя на глазах и заставлю тебя стоять в луже его крови.

Боже Милостивый.

Он резко выдыхает, и на мгновение кажется, что его сейчас стошнит.

— Мне нужно выпить, блять, — рычит он, вытирая лицо ладонью. — Cristo, я даже смотреть на тебя не могу.

Ненависть в его голосе — разрушительная сила, разрывающая в клочья все счастливые моменты, которые мы разделили.

С сокрушительной душевной болью я смотрю, как Армани отворачивается от меня и покидает наш дом.

Я обхватываю рукой живот, отчаянно хватая ртом воздух. Мое тело сотрясается в конвульсиях, и я бегом добегаю до туалета в самый последний момент. Я выплевываю все, что есть в моем желудке, пока желчь не обжигает мне горло.

Падаю на пол, и из меня вырываются рыдания.

Мой идеальный мир продолжает катиться в черную дыру, пока не остается лишь тяжкое беспокойство и страх, что Армани убьет меня.

Если бы я получила подобную запись, услышав Армани с другой женщиной, я бы тоже в это поверила. Большинство улик против меня.

Я ничего не могу сказать или сделать, чтобы защитить себя.

Я видела, что происходит, когда мистер Асланхов выпивает, чтобы ‘успокоиться’. Это всегда приводило к противоположному эффекту.

Мой ребенок.

Поднявшись на ноги, я бросаюсь в спальню. Хватаю сумку с верхней полки и беспорядочно бросаю в нее одежду и туалетные принадлежности.

Паника растет с каждой минутой, потраченной на сборы, и, не выдержав напряжения, я закрываю сумку и спешу на кухню.

Я беру список покупок, прикрепленный магнитом к холодильнику, и пишу короткую заметку, а затем хватаю телефон и запихиваю его в сумочку.

Это все, что я успела взять с собой.

Беги, Тиана. Пока он не вернулся и не убил тебя и твоего нерожденного ребенка.

Я бросаюсь вниз по лестнице и, боясь столкнуться с Армани на улице, бросаю свой багаж в лодку. В течение ужасающей минуты я изо всех сил пытаюсь завести мотор, и когда он наконец-то с ревом оживает, я всхлипываю от облегчения.

Направляя лодку по водному пути, я плыву в центр Венеции, чтобы успеть на поезд.

Куда я пойду?

Что буду делать?

Моя грудь разрывается от невыносимой боли, когда приходит осознание того, что я потеряла.

Я потеряла человека, вокруг которого строила все свое существование. Любовь всей моей жизни.

Я не могу найти в себе силы возложить вину на Армани. Мне больно за ту боль, которую ему пришлось испытать.

Я оплакиваю удивительного человека, которого у меня украли.

Я оплакиваю то счастье, которое было у меня с ним, но которое было жестоко вырвано у меня.

Я никогда больше не почувствую его поцелуев. Он никогда больше не обнимет меня. Я никогда больше не займусь с ним любовью.

Тяжесть утраты грозит лишить меня рассудка и бросить в бездонную яму отчаяния.