Возвращение - Оливия Крэнк

«Эффект присутствия мощный. Если в ту сторону не смотрю, то, не знаю чем, затылком, кожей, средним ухом? чувствую – он здесь. Лежит на диване, шелестит журнальчиком. Так хочется повернуться, и чтобы всё как раньше. Взглянуть в его глаза, погладить его плечи, о его щетинку щекой потереться».

– Аистёнок, иди ко мне.

«Только б не заметил, как плечи дрогнули от звука этого голоса. Заметил, конечно. Он всё замечает. Его это ранит ужасно, мое неприятие. А разве я виноват? И разве это неприятие? Ведь я поверил, не оттолкнул, не заблажил дурным голосом "не может быть!", "уходите!", "ты не он!". Не побоялся чокнутым прослыть. Монику доверил. Что же нужно от меня еще? Разве справедливо требовать невозможного? Конечно. Раз с ним случилось то, чего не может быть, так и я теперь выше головы обязан прыгнуть. Кто это сделал с ним? Господь или дьявол? Кто дал ему второй шанс в такой издевательской, гротескной форме? Или мать моя права, и гомосексуальность от лукавого, тогда это Бог, вот так, категорически дает понять, какой должна быть настоящая семья? Не может быть. Глупости. Просто Он знал, что один я не выживу, а подходящего мужчины рядом не нашлось. Минуточку. Разве лучше принял бы я его в чужой, но мужской оболочке? О нет. Ни в коем случае. Не кошка же я, в самом деле, похотливая, как утверждает Хэнк. Перед любым болтом не стану изгибаться. Дудки. Я люблю своего Роджера. О, Господи! Дай мне сил!»

– Аистёнок! Ты уже полчаса одну и ту же фразу играешь. Хватит пиликать попусту. Иди ко мне.

– Сейчас.

– Сейчас же! А то обижусь.

– Иду, иду. Уберу только скрипку.

– Быстрей.

Патрик бережно уложил инструмент. Примостился на краешек дивана рядом с телом Келли, закрыл глаза. Роджер обнял его. Патрик невольно прижался щекой к груди и попал на мягкую упругую подушечку с пуговкой посередине. «Попрыгал» на ней, слегка покрутив головой. Оба захихикали.

– Что вот это такое?

– Разве не удобно?

– Вообще неплохо. Но я скучаю по твоему животику.

– Животик отрастить дело не хитрое. Больше-то всё равно ничего не вырастет.

Роджер погладил Патрика по спине, залез рукой под джинсы, сделал пару-тройку привычных движений пальцами. Всё, как любит его мальчик. Вот так и вот здесь ему нравится. Патрик горячо протяжно выдохнул приоткрытым ртом. Роджер почувствовал, как между ног у него стало влажно, и что-то будто тихонько заныло в низу живота, нет, еще ниже.

«Ох, ох, ох. Патрик терпеть не может этих мокрых девчачих ракушек. В средней школе его соблазнила одна скороспелка – до сих пор плюется».

– Роджи, родной мой, не вздыхай так тяжело. Мне хорошо с тобой. Я привыкну, не смей даже думать о плохом. Кстати, ты зря остановился.

– Вот так приятно?

– О, да. Очень.

– Это всё, что у меня осталось.

– В смысле?

– Раньше, в минуты нежности, я чувствовал наши тела, как нечто единое. Теперь осталось только твое. Ну, ну, прости меня, малыш, не буду больше ныть. Тебе и так тяжело.

– Не тяжелее, чем тебе.

– Нет, я хорошо привыкаю. Сегодня утром крутился в ванной перед зеркалом. Совершенно голый. Чего ты ржешь? Я красотка. Скажешь, нет?

– Ой, не могу! Держи меня, а то свалюсь с дивана!

– Ну, чего ты?!

– Крутился перед зеркалом, – еле выдавил Патрик сквозь хохот, – прикидывал, куда тут пивной живот отращивать.

– Ах ты, злюка! Хулиган! Вот я тебя! – Роджер легко поборол ослабевшего от смеха Патрика, подмял под себя. Но снова мысль холодным душем: и что теперь? – Да! Я ж забыл совсем, аистёнок! Гляди, что есть у меня. Спокойно только, ладно? Не понравится – просто скажи.

Патрик еще дохихикивал, пока Роджер лазил в самый верхний ящик шкафа и извлекал оттуда…

– Вот. Такая игрушечка. Вчера купил в «товарах для интима». Может, попробуем? Вроде тебе такой размер в самый раз? А? Как ты?

–Вникаю. Не совсем понятно, почему он синий.