Отчим - Ада Цинова

Деньги Яне были нужны на проезд и обеды. Кое-как она смогла наскрести на набор трусов, зубную щетку и расческу, без чего не представляла, как выживет. В своем мировосприятии Яна считала, что справлялась отлично. Она ночевала не на улице, была сыта и знала, что скоро у нее появятся деньги. Значимость Глеба в своем успехе казалась ей несущественной. Его косяк все еще перевешивал добрые деяния. Все это время Яна думала о ребенке. Картина материнства пока никак не складывалась. Да, Яна выжила, хотя Леша всегда попрекал его тем, что она ни на что неспособна, но ведь ребенку такие условия не подходят.

Баристой работать оказалось не так и просто. Кафе было популярным, поэтому Яна проводила целые дни на ногах. Да, она быстро научилась работать с кофемашинами и по своему опыту хорошо разбиралась в видах кофе и разных добавках, только усталости это не убавляло. Уставала она даже не столько от монотонных действий, сколько от необходимости притворяться. Натянутая улыбка и приветливые фразы. Яне это было не то, что несвойственно, а дико. Ей могли хамить, задавать тупые вопросы или требовать то, чего она исполнить не могла. Приходилось оставаться тактичной и дружелюбной, хотя хотелось послать клиентов далеко и целенаправленно. Яне хватило смекалки понять, что такая работа, пока ее предел. Потеряет ее — умрет от голода.

За неделю работы она устала так, как никогда в жизни. Приходила домой часов в восемь, готовила ужин, орала на Глеба за разбросанные носки и заваливалась спать. Ей казалось, что хуже быть невозможно, но однажды утром во время варки капучино у нее начался токсикоз. Новая неделя стала квестом на выживание. Как обслуживать толпы посетителей, когда работаешь в месте с десятками резких запахов, а от каждого тянет блевать? Приходилось улыбаться и трудиться, в перерывах отлучаясь в туалет, чтобы очистить желудок.

Есть она почти не могла и уже чувствовала, как свободно болтаются джинсы на талии. Яна постоянно хотела спать, усталость с каждым днем умножалась. У нее появились свои способы справиться с самым отвратным известным ей чувством: она постоянно жевала имбирь или лимон, запивая минеральной водичкой и умывалась ледяной водой. Страшное отвращение вообще к любым проявлениям съестного стали пугать Яну. Если она будет голодать и худеть, выживет ли в ней ребенок?

Заставляла она себя есть только вечером, зато сразу много и желательно что-нибудь полезное. Если удавалось сразу заснуть, то она обманывала свой организм, и он не успевал избавиться от еды. Правда, тем вечером, все пошло не по плану. Яна убежала в туалет, так и не доев спагетти с тефтелями, что приготовил Глеб.

— Че несъедобно? — уставился он на нее. — Вроде же все свежее. Отвратно приготовил?

— Да нормальная еда.

— От нормальной еды не блюют.

— Блюют еще как, если токсикоз.

Яна упала на диван и пялилась на люстру, пока до Глеба доходило.

— Ты че, блять, залетела?

— Да. Можешь пошутить на счет того, как охуенно рожать в шестнадцать.

— Шутить? Да тут посочувствовать только можно. Значит рожать решила? — спросил Глеб.

— Ну как, блять, решила. Аборт делать не захотела, как я буду рожать и что делать с ребенком, пока в душе не ебу.

— А батя че?

— Пиздец счастлив батя. Последние извилины, кажись, от новости охуенной отказали: силой запер меня в ебучую клинику на аборт.

— А ты значит съебалась из города?

— Ага, решила стать мамашей-одиночкой, — улыбнулась Яна.

— Ну ты это, не отчаивайся, может он передумает и извиняться приползет.

— Да нихуя. Ему не нужен ребенок.

— Я знал таких мужиков, сначала в отказ шли, а потом и вторых заводили. Просто кому-то больше времени, видимо, надо.