Хозяйка судьбы - Анна Никода (2020)

У нее не было времени задумываться об этом — Инира понимала только, что нужно вытащить стрелу. Кое-как перевернувшись на живот, она, сдирая дерн с земли судорожно сжатыми кулаками, подтянулась и вытащила стрелу. А потом долго сидела неподвижно, капая слезами на землю. Биринши виновато топтался рядом.

Больше лук она в руки не брала. И к любым режуще-колющим относилась с опаской. А семья оленей из соседнего леса ушла.

Турдус, узнав, что она сделала, долго молчал и в его молчании она тоже слышала обвинение.

— Тебе стоит попросить прощения, — наконец, веско сказал он. Инира виновато кивнула. Только теперь она поняла, насколько глубоко дар уже проник в нее. Хозяйка земли — так мог бы сказать только человек, никогда не обладавший этим даром. Она не хозяйка, она — часть. Она — мать. И она только что причинила боль собственному дитя.

Дастан и Алира не понимали, почему она уходит. Дастан плакал, сидя на руках у Иниры и обхватив ее руками, прижавшись, словно к матери. Алира молча и угрюмо стояла рядом. В сухих глазах мерцала настороженность.

— Я вернусь, — сглотнув комок в горле, Инира кое-как отцепила Дастана и передала его сестре. — Обещаю.

— Родители тоже обещали, — веско заметила девочка.

Инира проглотила и этот укор. Она не могла объяснить им всего — никому не могла. Не было в человеческом языке таких слов.

— Я присмотрю за ними, — Биринши не спорил, хотя идея отпустить ее одну в горы явно ему не нравилась. Но он собрал для нее сумку, последним вручив короткий кинжал с матово-белым лезвием. — Не железо. Кость.

Инира, которая уже хотела отказаться от опасной игрушки, с благодарностью посмотрела на него. Не касаться мертвым живого — так, помнится, звучало объяснение Турдуса. Подобное должно быть только с подобным.

Поэтому она оставила смерть души в каюле — под присмотром Алиры. Даже смотреть на оружие теперь казалось кощунственным.

Оленья семья нашлась только на третий день. Все три дня Инира брела куда глаза глядят, доверяясь лишь внутреннему чутью — по холмам вверх, или по низинам вдоль Перлы, уходя все дальше от ее пристанища. Погода словно застыла в нерешительности — дождь уже не шел, но и облака не расходились, посыпая землю мелкой водяной взвесью. Туман лежал низко, иногда сгущаясь настолько, что идти было невозможно — и тогда Инира останавливалась, разбивала лагерь, не зажигая костра и питалась сушеным мясом и найденной в трещинах камней водой. И молилась — молча, закрыв глаза, просила прощения у той, что обидела ненароком.

На третий день олененок вышел сам. Робко выглянул из густого кисельного тумана ей навстречу и тут же пугливо скрылся, чтобы спустя пару минут вновь вынырнуть — уже с другой стороны.

— Я не обижу, — боясь спугнуть его, прошептала Инира, протягивая детенышу горсть влажной соли на раскрытой ладони. Темные круглые глаза настороженно осмотрели подарок, влажный нос втянул в себя острый воздух, передние копыта неуверенно перебирали по земле. Инира замерла, боясь пошевелиться. До нее донесся еще один звук и вскоре на границе тумана появилась олениха. Неодобрительно посмотрела на Иниру, толкнула мордой детеныша: мол, нечего стоять столбом возле этой, иди дальше.

Но олененок уже шагнул к девушке. Осторожно подобрался ближе, вытянул шею, не решаясь подойти вплотную, и шершавый длинный язык одним махом смел угощение. Инира от облегчения рассмеялась. На глаза вновь навернулись слезы, но теперь это были слезы радости.

Она вернулась в деревню в тот же день — теперь уже не плутала, шла напрямую, чувствуя верную дорогу. Следом возвращалась оленья семья — все вместе, словно решили: чего уж там, ладно, на этот раз прощена…