Девять дней - Хулина Фальк

Колин раздевается и заходит в другую душевую кабину, которая находится прямо напротив того места, где он держит меня в плену. Слава Богу, что дверцы душевой кабины закрывают нужные места. Ну, я была бы не против увидеть немного больше, а не только торс. Я чувствую, что этот парень мускулистый, кто бы не хотел на это смотреть?

И, как я и предполагала, у Колина Картера есть татуировки на груди. Его татуировки не связаны. Они больше похожи на тонну крошечных, иногда чуть побольше, одиноко стоящих рисунков.

— Нет, — соглашается он, к моему удивлению. — Но, Лилибаг, я видел, как после поцелуя в твоих глазах вспыхнуло смущение. Зная тебя, ты бы сбежала, если бы у тебя был шанс. Ни за что, черт возьми, я не позволю этому случиться.

Ему обязательно было напоминать мне о поцелуе? Достаточно того, что мне действительно понравилась эта глупая затея. Это даже не был хороший поцелуй. Ученик средней школы мог бы лучше справиться с этой задачей, если бы захотел.

Наши с Колином губы соприкоснулись на две секунды, может, на пять. Это не было каким-то глубоким дерьмом. И это было совершенно непроизвольно. Он хотел поцеловать меня в щеку, а не в губы. Если бы я не повернула голову, этого бы не произошло.

Но я также хотела, чтобы это продолжалось.

Теперь всё, что я чувствую, это смущение и сожаление.

— Я не собиралась сдаваться под залог, — я скрещиваю руки перед грудью. — Этот поцелуй абсолютно ничего не значил. Я была смущена, но только потому, что это было потрясающе. И на удивление плохо.

— Полностью согласен с этим, — говорит он. — Раньше в моей жизни были только лучшие поцелуи.

Будь я проклята, если это не пробуждает что-то внутри меня. Это не может быть ревностью, я точно знаю. Гнев, может быть? А может быть, это всё-таки ревность.

Откуда мне знать? Единственный раз, когда я испытывала ревность, она была связана с гневом. Так что, я полагаю, в конце концов, это могло быть и то, и другое.

— Но этот не самый худший, — через некоторое время добавляет Колин.

Он смотрит на меня через дверь перегородки. Его руки лежат на верхней части двери, а подбородок лежит на руках. Колин очаровательно улыбается мне и подмигивает, когда я наконец встречаюсь с ним взглядом.

— Какой поцелуй мог быть хуже?

— Средняя школа. Мой самый первый поцелуй.

— Боже мой, ты не родился засранцем с эго выше крыши? — спрашиваю я, удивленно поднимая брови, хотя большая часть моего «удивления» — фальшива.

Он улыбается мне.

— Не говори так.

— Твой самый первый поцелуй был плохим, — напоминаю я ему. — Это означает, что ты не всегда был хорош в своей игре.

— Это не моя игра, Лилибаг, — он пожимает плечами. — Поцелуи были обычным делом задолго до моего рождения.

Иногда я действительно ненавижу этого человека.

— И я, конечно, был великолепен. А она не была.

Вот он снова — мудак глубоко внутри него.

— Конечно, это всегда кто угодно, только не ты.

— Именно так.

Я прищуриваюсь, глядя на него, собираясь открыть рот, чтобы заговорить, когда слышу голоса. Голоса, которые становятся громче с каждой секундой.

— Я не хочу быть на этой сосисочной вечеринке, — говорю я Колину.

Ухмыляясь, Колин берет полотенце и оборачивает его вокруг талии, прежде чем выйти из душевой кабинки. Он подходит к моей и открывает её. По некоторым причинам эта арена, включая раздевалки, является самой красивой хоккейной ареной, которую я когда-либо видела. Эти душевые запираются. Я говорю о коде доступа, требующем блокировки.

Но это ещё не самое главное. У них здесь есть Wi-Fi. Как будто им это действительно нужно. Наверняка ни у кого нет к нему доступа, кроме хоккейной команды, конечно. Но на этой арене есть еще так много всего, что я даже не смогла бы пересчитать, если бы захотела.

— Вовремя, — я отталкиваю его руку, когда он пытается схватить меня, и направляюсь к выходу из душевой.