Кольцо с шипами - Карина Рейн

Обстановку разряжает подошедший официант, который сначала принимает мой заказ в виде салата из рукколы и шпината с тремя видами сыра, а после я примерно пару минут молча удивляюсь тому, насколько вместителен мужской желудок. Оно и понятно: когда привыкаешь круглые сутки работать — причём почти всегда в напряжении — вырабатывается зверский аппетит; ну и плюс Демид был здоровым мужчиной, а они в принципе склонны потреблять много пищи.

Тем более с такими габаритами.

После того, как нам приносят заказ, папа решает отвлечь всё внимание Пригожина на себя и целый час старательно интересуется делами его фирмы. Я стараюсь во всё это не вникать, потому что уже достаточно поздно, а я в последнее время слишком устаю из-за всей этой суеты, к которой совершенно не привыкла.

Для меня вообще характерен спокойный ритм жизни.

Иногда, когда вечерами из-за волнения подолгу не могу заснуть, то с ужасом представляю то, во что превратится моя жизнь после замужества. Конечно, я не утверждаю, что Демид каждый день будет меня куда-то брать с собой, но все эти светские разговоры и изысканные манеры не для меня. Я не привыкла к тому, что на мою жизнь обращают внимание и снимают на камеру; и вдруг стать центром внимания прессы, конкурентов Пригожина, его потенциальных клиентов — я уже молчу про подчинённых, которые ежесекундно будут меня оценивать и пытаться понять, почему он женился на мне — всё это, боюсь, мне не по плечу.

Когда время приближается к полуночи, я всё же не выдерживаю и поднимаюсь на ноги, которые оказываются очень неустойчивой конструкцией.

— Прошу меня извинить, но я слишком устала, чтобы и дальше наслаждаться вечером.

Жених и отец тоже поднимаются на ноги — по правилам этикета.

— Позволь, я провожу тебя, — ожидаемо предлагает Демид.

Киваю и перевожу взгляд на отца.

— О, нет, я ещё немного посижу, пожалуй — давненько не бывал в ресторане, — с милой улыбочкой качает головой папа.

Я чувствую себя слишком уставшей, чтобы спорить или возмущаться, поэтому просто двигаюсь к выходу; уже у самой двери левая нога подворачивается не то от усталости, не от неуклюжести, но Демид подхватывает меня прежде, чем я успеваю опозориться. Он уверенно берёт меня на руки, и я снова молчаливо принимаю всё происходящее как данность. Затуманенный дрёмой мозг отмечает уголком сознания, что мне очень и очень комфортно на руках Демида, и когда он вносит меня в наш с папой двухкомнатный люкс, ловко захлопнув за собой входную дверь ногой, с неохотой признаюсь сама себе, что мне не хочется менять тёплые объятия на холодную постель.

Пригожин вносит меня в мою спальню, в которой был бессчётное количество раз, как-то умудряется одной рукой скинуть шёлковое покрывало и осторожно укладывает меня на прохладный белый хлопок; его проворные пальцы стаскивают с моих ног каблуки, и я почти стону в голос от удовольствия — Господи, как же мало женщине нужно для счастья.

Приоткрываю глаза — на большее не хватает сил — и наблюдаю, как Демид стоит в шаге от меня, спрятав руки в карманах, и просто смотрит — будто оценивает, изучает и запоминает каждый мой изгиб.

— Что, и ты даже не воспользуешься моей усталостью? — вяло язвлю, но Демида это задевает за живое, потому что выражение его лица снова меняется и становится колючим.

— Кем ты меня считаешь? Я не маньяк, пользующийся беспомощностью женщины в угоду себе!

— Прости, неудачная шутка, — тру руками лицо, забыв про косметику.

Но это моё неосознанное действие разряжает обстановку, потому что выгляжу я, видимо, комично, раз Демида от смеха не спасает даже его хвалёный самоконтроль.

— Тебе нужно умыться, — прыскает со смеху.

— Я слишком устала, чтобы переживать о том, как я выгляжу, — отмахиваюсь.

Демид фыркает и скрывается за дверью ванной комнаты; через секунду я слышу журчание воды, и вот жених возвращается, неся в руках влажное полотенце.