Тишина - Э. Блэр

— Я хочу, чтобы ты поговорила со мной, — говорит он, прерывая меня. — Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы избавиться от всей своей боли, потому что хочу нести ее за тебя. Хочу освободить твою душу от боли, чтобы похоронить ее глубоко в своей.

Я прикасаюсь к его убитому горем лицу и говорю ему:

— Я не хочу быть твоим мучением. Я хочу быть тем, кто делает тебя счастливым.

— Ты действительно делаешь меня счастливым, — утверждает он. — Ты знаешь. Я счастливее всего, когда я с тобой — всегда. Даже в нашей темноте я счастливее, чем без тебя. — Он опускает голову, целует меня, скользя языком по моим губам. И когда мои руки запутались в его волосах, он пристально смотрит на меня сверху вниз.

— Ты не мое мучение. Ты — мое распутство.

Деклан

Я слушаю Элизабет, пока она продолжает открываться мне все больше. Она рассказывает мне историю о том, как ее отец позволил ей накрасить его. Она смеется сквозь слезы, пока я слушаю, расчесывая ее волосы пальцами и слизывая соль, которая кристаллизует ее сердечную боль. Каждый гранулированный фрагмент я беру для себя, освобождая от нее по крошечному кусочку за раз.

Через некоторое время ее бдительность ослабевает настолько, что, когда я предлагаю снотворное, она принимает его без боя. Я лежу с ней, наблюдая, как она погружается в спокойный сон, прежде чем пойти в душ и одеться. Она все еще остается в постели, на моих простынях. Ее рыжие волосы разметались по подушке, ее молочная кожа со слабыми напоминаниями об ее похищении, ее миниатюрное тело, свернутое в клубок. Можно было бы посмотреть на нее и никогда не поверить, какую титаническую жизнь она пережила.

Она считает себя сильной, но именно ее шрамы заставляют меня спотыкаться и падать, заставляя любить ее еще больше. Я жадный человек, и знание того, что ее слабости делают ее более зависимой от меня, подпитывает мою жадность. Но в то же время я получаю удовольствие от ее волевой дерзости. Она — смесь, которая привлекает все мои грани и позволяет мне свободно удовлетворять свои гнусные потребности, на которые другие женщины сильно обиделись бы. Но у Элизабет есть этот уникальный способ подчиняться мне, не будучи покорной по своей природе.

Она загадочна.

Мой телефон звонит, уводя меня из комнаты, где спит моя любовь. Когда я отвечаю, это служба безопасности, которая просит разрешения впустить Лаклана. Я позвонил ему, как только Элизабет заснула, потому что мне нужно поговорить с ним о том, почему он тайно общался с Камиллой.

— Доброе утро, — приветствует он, когда я открываю дверь.

— Нам нужно поговорить, — говорю я, а затем поворачиваюсь, чтобы провести его в кабинет.

Я сажусь за стол, а он занимает одно из кресел, напротив.

— Ты дерьмово выглядишь, МакКиннон.

— Долгая ночь, как ты можешь догадаться, — отвечаю я.

— Как Элизабет?

— Встревоженная. Напряженная. Сбита с толку, — говорю я ему. — Она сейчас спит, вот почему я позвал тебя, чтобы поговорить.

— Давай поговорим.

— Камилла, — заявляю я, и замечаю намек на нервозность в беспокойных руках Лаклана.

— Продолжай.

— На прошлой неделе, когда я ответил на твой звонок, она подумала, что я — это ты. Она назвала тебя малышом. Я спросил ее о том, откуда она тебя знает, на что она ответила, что я должен спросить тебя. Итак, как человек, которого я нанял из-за моего безоговорочного доверия к тебе, скажи мне, почему это доверие не должно быть нарушено.

— Как я уже говорил тебе раньше, мы с Камиллой давно знакомы. — Он останавливает свои нервные руки и складывает их на коленях. — На самом деле она — причина, по которой я перестал работать на твоего отца. У нас были длительные отношения, и мы были помолвлены, когда я узнал, что она спит с Кэлом. У нее не хватило смелости сказать мне об этом, но я так тесно работал с твоим отцом, что правда должна была всплыть на поверхность.