Малера - Хелен Кир

Он слеп, как крот. Я глуха, как сыч. Странное и очень обидное сравнение. Все потому, что понимаю, как только начнется беседа, он не увидит, ну а я не услышу. Добро пожаловать в первое непонимание. Ладно, погнали.

— Па, — собираю все силы и борзовато исполняю — в чем дело? Давай обсудим.

Папа резко отодвигает тарелку и вытягивает руки над поверхностью стола, скрещивая кисти в кулаки. Брови собираются к переносице. Он весь каменеет и напрягается. Я вижу, как белеют фаланги на его пальцах. Ангел неминуемого наказания и возмездия в действии. О, я знаю это. Плавали, фишку сечём.

— Что у тебя с Филатовым? — голос чрезмерно спокоен и низок. Это предзнаменует мой скорый конец. Помолитесь за меня, люди. Это фиаско, сестры и братья!

Вся подобравшись, готовлюсь отвечать. Тянуть смысла не вижу, это правда.

После того, как Матвей ушел, пришло ощущение беспощадной опустошенности. Ей-богу, еще немного и вылезла бы вслед за ним в окно и, наплевав на все, рванула бы, только бы подольше побыть вместе. Меня даже Вика не беспокоила. Прошла в сознании смазано и бесследно. Ну была и была. Главное, что он с ней не спал. Я почему-то в этом уверена.

Моя битва проиграна с оглушительным треском. Я профукала ее еще на реке. Анализировала, знаю. Иначе то, что с Сонькой ушел не зацепило бы так тогда, хотя внутри отрицание фонтанировало до небес. И самое интересное, ведь я всегда его ревновала, боролась негласно за внимание, пыталась перетянуть одеяло на себя. Вот сидело это все внутри и выскочило просто в один момент. После секса вообще… что говорить!

— А что с Филатовым? — поднимаю взгляд. — Нормально. У нас все прекрасно.

— Да? — сардонически усмехается. — И что же входит в твое «нормально»?

Злюсь. Злюсь потому, что слышу в голосе открытое пренебрежение. Да что с ним? Никогда не позволял себе так реагировать. Кому как ни ему знать, что значит наша дружба для меня и Мота — это во-первых. Во-вторых, дружба между нашими семьями предполагает прекрасное отношение ко всем членам. Но здесь же наблюдаю противоположное, почему так? Допускаю, он, как и любой другой нормальный отец просто тяжело смиряется под рядом обстоятельств взросления дочери. Но не так же, как происходит сейчас.

В этот момент папа выглядит словно чужой. Он даже имя Филатова произносит скривившись и говорит настолько холодным тоном, что сама леденею. И еще обидно почему-то. За Матвея.

— Папа, нормально значит «нор-маль-но»! — впервые отражаю тоном то, что сам транслирует. — Давай честнее, что имеешь ввиду?

Ну вот и все, руки вверх, Лерка. Занялась — руби напролом, будь готова.

— У вас… связь? — выталкивает на выдохе.

— Да, пап. Связь. Раз ты это так называешь, то именно связь.

— В том самом смысле? — сыплет вопросами.

— В каком?

— Не придуривайся! — повышает голос.

— Тише, папа. Мама спит! — тоже первый раз осаживаю его.

— Ты… — удивленно-зло восклицает — смотри-ка как заговорила. Ох, какая… Выросла она. К-хм-к-хм, — нервно тарабанит пальцами по столешнице. — Вы с ним… Ты… м-м-м… уже?

Как-то разом накатывает вредная усталость. Ну вот зачем он спрашивает, а? Это так важно? Какая разница? Все мое существо сейчас взбунтовывается и протестует. Объясните, зачем родители спрашивают такое у своих детей? Им нужен лишний стресс? Или серьезно думают, что многие к девятнадцати остаются святыми девственниками? Сами себя забывают, что ли? Или папа считает, что я не знаю их лав-стори с мамой? Тоже ведь еще тот был преследователь! А про заборные штаны вообще молчу.

К черту все! Играю по чистому.

— Па, держись, — внезапно успокаиваюсь и впадаю в удалое состояние души. Бывает такое, когда лихая дурь лупит тебя в башку просто наотмашь. — Да!

— Нет! Лера, нет. Скажи, что пошутила.