Люби меня - Анна Брукс

— За что она должна ему деньги?

— Наркотики. Наверное, метамфетамин.

Я слышу вздох, прежде чем она пытается скрыть его, прочищая горло. Рейн поднимает голову и кладёт руку мне на щёку.

— У меня есть кое-какие сбережения. Не вся сумма, но я уверена, что могла бы попросить недостающую у своих родителей.

Моя челюсть отваливается, отчасти чтобы ответить, но в основном потому, что я поражен этой самоотверженной женщиной, которая дала мне так много за эти месяцы, что я её знаю, больше, чем я когда-либо предполагал.

— Я люблю тебя. И мне нравится, что это первое, о чём ты думаешь. Но нет.

— Но откуда ты возьмешь их?

— Что? Деньги?

— Я не хочу совать нос в чужие дела, но я вроде как предположила, что раз ты так рос... прости. Это было груб, — Рейн думает, что я на мели. Не знаю, обидеться мне или растрогаться, что она всё ещё со мной, считая меня бедным.

— Ты очаровательна, — я хватаю её за руку и веду на кухню, где она садится за стол. Я беру пиво и прислоняюсь к холодильнику. — Хочешь одно?

— Нет.

Для женщины, которой только что приставили нож к горлу, она удивительно спокойна. Я вырос в этом мире, но с восемнадцати лет отошёл от этого дерьма. Рейн никогда этого не видела, но умудряется сохранять хладнокровие. Впечатляюще.

— У меня столько денег, что я не знаю, что с ними делать, дорогая.

Её глаза расширяются, а затем она хмурится. Путаница вполне ожидаема, поскольку я живу в дерьмовой дыре и езжу на старой развалюхе. Но я не вижу необходимости покупать новый грузовик, когда тот, что у меня есть, всё ещё работает нормально. А это место — всего лишь временное. Мне много не нужно, поэтому я не вижу причин покупать дом побольше.

— Люди платят большие деньги за то, чтобы я делал им татуировки. Кроме того, я всегда клялся себе, что никогда не окажусь в положении голодного или бездомного, поэтому я склонен быть более экономным, чем большинство людей.

— О, ладно. Тогда ты можешь отдать ему деньги.

— Могу. Но я не собираюсь этого делать.

— Что? — она повышает голос. — Но ты только что сказал, что они убьют её, если не заплатить.

Прежде чем сказать ей что-то ещё, я задаю ей вопрос.

— Ты когда-нибудь думала о том, почему я знаю таких людей, как те парни, которые были здесь сегодня? Или тех парней, которые были здесь в прошлом месяце? Или почему я должен был красть еду в детстве?

— Я не пытаюсь осуждать тебя, но ты сказал, что вырос в Долине, так что я просто предположила...

— Ты права. Мы все выросли в одном квартале: Грязь, или Ленни — это его настоящее имя — Пити и я. Мы понимали, каково это — бороться за выживание и быть голодными. Мы помогали друг другу, когда нам приходилось спать на улице, пока наши матери кололись или занимались проституцией.

Пока я говорю, её лицо бледнеет, а глаза становятся влажными.

— Они оба, Грязь и Пити, с двенадцати лет принимали и продавали наркотики. Я держался подальше от этого дерьма, потому что, хоть и знал, что мусор, я понимал, что хочу выбраться оттуда. К тому же я был слишком занят поисками пищи, чтобы тратить время на наркотики. Моя мать не очень хороший человек, Рейн. Она мерзкая, бесчувственная, холодная и жестокая женщина.

— Мне очень жаль.

Я делаю глоток пива и начинаю сдирать этикетку.

— Чёрт возьми, детка. Она сидела и смотрела каждый раз, когда отчим выбивал из меня дерьмо. Ни разу она не попыталась остановить его. Именно она запирала меня в шкафу, чтобы не слышать, как я плачу после того, как он сломает мне ещё один палец.

— О, боже, Вон, — шепчет она так тихо, что я едва слышу.