Лекарство от одиночества - Юлия Резник

Ставя точку в нашей с Юрой истории, хлопает дверь. Шепоток соседок за спиной убаюкивает, если в него не вслушиваться. Я заставляю себя встать переодеться. Пиликает телефон — звонит мама, я игнорирую. Еще одного разговора с ней я просто не выдержу. А мне надо. У меня Мишка. И еще один маленький червячок. Хотя нет. У него же уже ручки есть, ножки, пальчики… Он уже человек! Мой ребенок. Мой и Бутенко. Подумать только!

Георгий навещает меня ближе к вечеру. И всю неделю потом ходит ко мне как на работу. Активно интересуется назначениями, изучает результаты анализов, а потом сидит какое-то время у моей койки на неудобном, слишком маленьком для него стуле и уходит… Мы почти не говорим. В те дни я вообще разговариваю только с Мишкой, по которому жутко скучаю. Ну и поневоле с матерью. Потому что звоню-то я на ее телефон. Поначалу она истерила. Требовала немедленно объясниться, но я тут же ее осадила, надавив на то, что мне противопоказаны любые волнения.

Выписывают меня аж на девятый день. И хоть я не просила, Жорка приезжает меня встречать.

— Ты как? — почему-то хмурится он, окинув мою фигуру въедливым взглядом.

— Счастлива вырваться на свободу, — равнодушно пожимаю плечами. — Ужасно надоело сидеть в четырех стенах.

— Да? Тогда, может, ко мне? На выходные.

— Жора…

— Ничего такого. Пожарим мяса, посидим на свежем воздухе, Мишка на батуте поскачет.

— Ты купил батут? — удивленно округляю глаза.

— Аха, — кивает Бутенко, выруливая со стоянки. — А еще качели повесил. Он любит качели?

Соглашаясь, трясу головой. Дыхание перехватывает. Воздух застревает в бронхах, так и не опустившись ниже, болезненно распирая горло.

— Конечно. Какой ребенок их не любит?

— Я так и думал. Так что?

— Мишка может разболтать, где мы были, — бормочу я, отворачиваясь.

— Ну и пусть. Я не собираюсь ни от кого прятаться. По-хорошему мне давно надо было поговорить с Юрой. Только пока было не до этого.

— Не напоминай.

— Слушай, тебя это все не коснется. Я не позволю.

— Ну да, — устало вздыхаю. — Заткнешь рот всем сплетникам?

— Нет. Но вряд ли сплетни тебя коснутся, пока ты будешь на больничном. А мы с Валовым взрослые мужики. Справимся.

— Я ж не буду на больничном всю жизнь.

— Эль, у людей короткая память. Сегодня они моют кости одним, а уже завтра находят более интересный повод посудачить.

— Более интересный, чем наш? — с губ срывается веселое фырканье. — Это еще постараться надо.

Жорка тоже улыбается, скосив глаза вниз.

— Что? — переспрашиваю я.

— У тебя, кажется, талия поплыла.

— Да?

Машинально касаюсь рукой живота, не став досматривать все оттенки эмоций, написанных у Жорки на лице. Слишком сладкие они. И одновременно с тем горькие. Ведь по правде я не с ним совсем хотела бы их разделить.

В саду меня встречают так, словно я с войны вернулась. Еще бы. Неделю Мишку забирали бабушки с дедушками и… отец. О, да. К Валову у меня ноль вопросов.

— Ой, а у тебя же кресла нет, Жор!

— Обижаешь.

Бутенко выходит и достает из багажника новенькое навороченное автокресло. И во мне это отзывается очередной теплой волной.

— Зачем ты тратился? Ну, вот сколько там раз оно понадобится?

— Много. Или ты думаешь, я так быстро от вас откажусь? — хмыкает Бутенко, скосив на меня взгляд. А я, не зная, как реагировать, закусываю губу. Ведь честней всего по отношению к Георгию было бы признаться, что на отношения со мной у него нет шансов. Но он так старается, что я не могу. Вместо этого я пересаживаюсь к сыну назад. И всю дорогу до нашего дома, а потом и до дома Георгия, мы с Мишкой болтаем обо всем, что с ним произошло, пока меня не было.

— А мой блатик тут? — тычет Мишка пальчиком мне под ребра. Я невольно бросаю взгляд в зеркало заднего вида и залипаю в черных Жоркиных глазах.

— Или сестричка, — сдвигаю маленькую ладошку чуть ниже.

— Дочку хочешь?