Первые - Иоланта Палла

— Ты бы видел, как Тоха свой коронный нападающий выдал? — улыбаюсь, слыша голос Лабукова, и щурюсь от солнечного света, который бьет по глазам, проникая через щель в занавеске. Автобус плавно движется вперед. Мы уже достигаем черты города. Я ерзаю на сиденье, вытягиваю ноги дальше и зеваю, мечтая оказаться в своей кровати на ортопедическом матрасе. Мне нравятся наши выезды на соревнования.

Во-первых, все напряжение, которое отравляет мягкие ткани, скапливаясь в них на протяжении нескольких месяцев, уходит. Идёт на благие цели. Я наслаждаюсь выплеском дофамина. Раскатываю языком сладкий вкус неминуемой победы и прикрываю глаза от кайфа.

Во-вторых, у меня есть веская причина свалить из дома, в котором легче подохнуть, чем жить. Родители гавкают, как ротвейлеры, уже несколько лет подряд, не снимая табличку «не залазь, убьет».

Терплю их взаимную «любовь» лет так с тринадцати. Своих психов сдерживаю в клетке, чтобы матери хуже не сделать. Она у меня особа сверхчувствительная. Добрая. Слишком. Красивая, как модель с обложки журнала. Миниатюрная. Хрупкая, как физически, так и душевно. Ее оберегать нужно, а не топить, как делает отец. Их первый скандал был ударом по солнечному сплетению. Меня пополам согнуло, когда услышал батин рык и мамины всхлипы. Стоял и не понимал, что делать. Слушал их взаимные претензии и охеревал. Казалось, попал в какую-то параллельную вселенную, где любящие родители превратились в одичавших монстров.

Я не лез в разборки.

И сейчас не лезу.

Когда маячу на горизонте, отец затыкается и сваливает на любимую работу, а я отвлекаю маму, как могу. Разговор об их ссорах не завожу. Не потому, что сопляк, а из-за страха услышать правду. Меня всего ведет от одной мысли, что они разойдутся. Мама не выдержит. Она же в своем Вите видит настоящее божество, и крики ее больше похожи на зов помощи.

— Приехали, Тох! — Кирилл толкает меня в плечо, вынуждая открыть глаза и вернуться в реальность. Разминаю мышцы шеи, пока пацаны с шумом вываливаются на улицу, сгребаю спортивную сумку и вытаскиваю задницу на свежий воздух. Возле «СПАРТАКа» припарковано несколько тачек. За волейболистами приехали родаки. Скольжу взглядом по каждому госномеру и проглатываю горечь. Виктор Алексеевич в очередной раз забыл о моем существовании.

— Антон, — Иван Александрович останавливается около меня и кивает на их Порше, — садись. Довезем.

— Чего завис? — Кир ухмыляется, подталкивая меня к машине. — Погнали!

Лабуков Иван Александрович не только отец моего лучшего друга, но и наш тренер в придачу. Вне спортивного зала адекватнее человека не найти, но на поле, как только сетка закрепляется, в нем просыпается настоящий зверь. Если хоть одна из десяти подач провалена, то удары отрабатывает вся команда. Лабук старший гоняет нас так, будто мы воевать идем, а не в волейбол играть. Кто бы мог подумать, что час назад Иван Александрович на весь автобус прорычал: «Завтра собираемся, гоблины! Почую хоть от одного перегар и в маты закатаю!». Мастер речи, иначе не назовешь. И ведь реально закатает. Проверено на практике.

Снова пробегаю взглядом по уезжающим тачкам и иду к Порше. Все лучше, чем тащиться на такси. Едем в тишине. Кир пытается завести разговор, но после семи дней путешествий и опустошения галлона с энергией речевой аппарат требует отдыха, как и тело. Хотя бы сна животворящего. Оказавшись у родного подъезда, хлопаю по крыше Порше, провожаю авто взглядом и шумно выдыхаю. Джипарь предка стоит на своем месте. Ничего хорошее его присутствие дома в такое время не предвещает. Сжимаю лямку от сумки, захожу внутрь здания и вваливаюсь в лифт, игнорируя лестницу. Обычно тренирую свою дыхалку и мышцы, спускаясь и подымаясь до квартиры на время. Сегодня измотан и физически выжат. Пока лифт движется наверх, откидываю голову назад, утыкаясь затылком в стенку, и отсчитываю секунды.