Друг по переписке (ЛП) - Джей Джессинжер

Я точно знаю, что его там не было, когда я уходила.

Моя первая мысль ‒ это Фиона, должно быть, она принесла почту. Потом я вспоминаю, что она убирает дом по понедельникам. Сегодня воскресенье.

Так как же конверт туда попал?

Когда я подхожу к столу и беру письмо, от раската грома сотрясаются окна. В кронах деревьев снаружи свистит ветер. Жуткое чувство усиливается, когда я читаю обратный адрес.

Тюрьма штата Вашингтон.

Нахмурившись, я надрываю край конверта и вытаскиваю оттуда лист нелинованной белой бумаги. Я разворачиваю его и читаю вслух.

«Я буду ждать вечно, если придется».

Это все. Больше ничего нет, кроме подписи, нацарапанной под словами.

Данте.

Я переворачиваю страницу, но на другой стороне ничего нет.

В течение какого-то мгновения мне кажется, что письмо, должно быть, предназначено Майклу. Но я отметаю идею, когда понимаю, что оно адресовано мне. Это мое имя прямо там, на лицевой стороне конверта, написано синими чернилами и аккуратными печатными буквами. Этот Данте, кем бы он ни был, написал это письмо именно мне.

Но почему?

И чего же он ждет?

Выбитая из колеи, я складываю письмо вчетверо, засовываю обратно в конверт и бросаю на стол. Затем проверяю, все ли двери и окна заперты. Я задергиваю шторы и жалюзи, защищаясь от сырого серого дня, наливаю себе бокал вина, затем сажусь за кухонный стол, уставившись на конверт со странным ощущением дурного исхода.

С ощущением того, что что-то надвигается.

И что бы это ни было, это нехорошо.

~

Когда я вытаскиваю себя из постели утром, головная боль все еще со мной, но гнетущее чувство страха исчезло. На улице серо и ветрено, но дождь прекратился. По крайней мере, на данный момент. В Вашингтоне круглый год сыро и пасмурно, а январь особенно унылый.

Я пытаюсь работать, но сдаюсь всего через час. Я не могу сосредоточиться. Все, что я рисую, выглядит депрессивно. Детская книга, которую я иллюстрирую, рассказывает о застенчивом мальчике, который дружит с говорящим кроликом, но сегодня мой кролик выглядит так, будто он скорее наглотается «Перкоцета»1, чем съест морковь, которой мальчик пытается его накормить.

Встав из-за стола, я направляюсь на кухню. Первое, на что падает мой взгляд, ‒ письмо, лежащее на столе. Следующее, что я замечаю, ‒ вода по всему полу.

За ночь потолок дал течь. Две, если быть точной.

Я знала, что нам следовало купить что-нибудь поновее.

Но Майкл не хотел новый дом. Он предпочитал старые дома с «характером». Когда мы переехали в этот викторианский дом времен королевы Анны шесть лет назад, мы были молодоженами, у которых было больше энергии, чем денег. Мы проводили выходные, крася и стуча молотком, вытаскивая старый ковер и латая дыры в гипсокартоне.

Веселье длилось около трех месяцев. Потом это стало утомительным. Затем превратилось в битву характеров. Мы против дома, который, казалось, был полон решимости оставаться в состоянии упадка, независимо от того, как упорно мы пытались его обновить.

Мы заменяли сломанную водопроводную трубу, а потом отключался обогреватель. Мы обновляли древнюю кухонную технику, а потом обнаруживали ядовитую плесень в подвале. Это была бесконечная карусель ремонтов и замен, которая истощила наши финансы и наше терпение.

Майкл планировал заменить протекающую крышу в этом году.

Иногда я задаюсь вопросом, что останется в моем списке дел, когда я умру.

Но потом я заставляю себя думать о чем-то другом, потому что мне и так достаточно грустно.

Я приношу два пластиковых ведра из гаража на кухню и ставлю их на пол под теми местами, где с потолка капает, затем достаю швабру. Требуется почти час, чтобы собрать всю воду и высушить пол. Как только заканчиваю, я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Я бросаю взгляд на часы на микроволновке.

Десять часов. Как раз вовремя.