Под кожей - Кайла Стоун

Мой желудок сжимается. Невозможно. Ни за что. Никак. Я понятия не имею, чего он от меня хочет, но не настолько глупа, чтобы поддаться на его игру. По идее, он член «Отряда сучек». Это все, что мне нужно знать.

— Вероятность подобного так же мала, как снежная буря в июле.

— Ну, это же Мичиган. Разве это место не славится своей темпераментной погодой?

— Я ухожу. Не смей за мной идти. — Я поворачиваюсь на каблуках и направляюсь в другую сторону, к выходу.

Забегаю в туалет, пока меня никто не заметил. Прислонившись к раковине, я не смотрю в зеркало. Я не хочу смотреть.

Через минуту дверь в туалет открывается. Входит Жасмин Коул, все еще сосредоточенная на своем телефоне.

Мой желудок сжимается.

— Ты следишь за мной? У тебя какая-то странная одержимость слушать, как я писаю?

Удивление промелькнуло на ее лице, прежде чем она изобразила усмешку.

— Нет, черт возьми. — Жасмин достает тюбик помады из кармана своих фиолетовых обтягивающих брюк и смотрит на себя в зеркало. Она щурит глаза. — Ты на самом деле нечто невообразимое, знаешь это?

Внутри меня открывается трещина. Болезненные воспоминания вонзаются в мой мозг, как щепки. Жасмин с ее громким, звонким смехом и постоянной болтовней, которая почти заполнила все пустые места внутри меня. У нее получалось заставить меня чувствовать себя нормальной только силой своей буйной воли. Я помню то лето после восьмого класса, когда почти каждый день ездила к ней домой на велосипеде. Всего в миле от моего дома, а ее аккуратный, усаженный деревьями район казался другой планетой. В ее доме всегда было чисто и светло. Как будто переносишься в фильм со счастливым концом, где ее мама готовила нам хрустящие бутерброды с огурцами. А мы нежились в бассейне, пока не обгорали на солнце, или валялись на ее кровати, я делала наброски в блокноте, а она сосредоточенно накалывала крылья бабочки.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она, глядя на меня в отражение зеркала.

— Я могу спросить у тебя то же самое. Это ты спустила на меня свою шавку.

Она закатывает глаза.

— Что? Ты имеешь в виду Марго? Ты сама навлекла это на себя. Думаешь, никому не будет дела, если ты ударишь невинного шестиклассника?

— Невинного? Что ты куришь? Ты же всегда его ненавидела.

По лицу Жасмин пробегает что-то похожее на недоумение. Она как будто совсем забыла, что я когда-то знала все ее секреты. Жасмин прочищает горло.

— Неважно. Дело даже не в этом.

Она наносит свежий слой малиновой помады и поджимает губы. Я ищу что-нибудь, что могу узнать, какую-то ее часть, которая сохранилась с прежних времен. У нее те же тонкие, ровные брови, вмятина в центре носа, оставшаяся после несчастного случая на физкультуре в пятом классе, те же прищуренные зеленые глаза.

— Что с тобой случилось?

Она выпрямляется.

— Со мной ничего не случилось. Алло? Люди меняются.

Я хочу верить, что это Марго украла ее у меня. Хотя на самом деле мы уже отдалялись друг от друга тем летом после восьмого класса. Жасмин не понимала, почему я перестала смеяться. Почему начала вдыхать еду, как воздух, все больше и больше, столько, сколько могла запихнуть в свой раздутый живот. Почему мне нужна жировая броня для защиты. Больше всего она не понимала, почему я режу себя.

Я помню выражение ее лица, когда впервые рискнула показать ей себя. Мы лежали в шезлонгах у ее бассейна. Мои руки дрожали, когда я поднимала край плавательных шорт. Мне хотелось, чтобы она увидела меня. Мне необходимо было показать ей, что происходит внутри меня, что мои нервы разлетаются на осколки. Но я не могла произнести ни слова. Могла только показать ей, отчаянно желая, чтобы она поняла. Надеясь, что Жасмин увидит, как боль, которую я писала на своей коже, это только вершина, только начало темного ужаса, не подающегося описанию.