К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Потом мне стало понятно: должно быть, это не только от волнения, но и от голода. Надо съесть хоть что-нибудь.

Кроме того, такая моя покорность усыпит бдительность тюремщиков.

Отдохнув с четверть часа и успокоившись, я раскидала в стороны свою баррикаду, отодвинула засовы и крикнула в дверь:

— Шарлотта! Принесите мне завтрак. Я хочу есть.

Она была где-то неподалеку, потому что отозвалась почти сразу:

— Что такое, мадам? Завтрак уже остыл и совсем невкусен. Может быть, принести вам обед?

— Несите все, что есть, — сказала я, мысленно прибавив к этим словам проклятие в ее адрес. — Я очень голодна!

— Давно бы так, мадам, — ответила она довольно, отправляясь исполнять поручение. — Вы поступаете благоразумно. Я расскажу об этом монсеньору, и через пару дней он готов будет с вами встретиться.

7

Тюремщик из Талейрана был неважный. В силу природной лени, а так же по неопытности, он допустил много ошибок: не поручил никому следить за мной с улицы, не приставил под окном стражу, довольствуясь услугами верной Шарлотты и нескольких слуг, которые охраняли меня под дверью. Решив в интересах дела отказаться от данного самой себе слова, я воспользовалась едой, которую мне предоставляли в этом доме, — все-таки задачи мне предстояли сложные, не стоило морить себя голодом. В том, что ночью покину эту постылую обитель рядом с кладбищем Мадлен, я уже не сомневалась.

Будет именно так. Я сбегу. Вероника с Изабеллой обретут хотя бы шанс на спасение!

Уже под вечер я увидела, как граф в компании Брике несколько раз прошелся по улице Анжу, поглядывая на мои окна. Я посылала им отчаянные знаки, показывая, что нахожусь под замком, и, кажется, была понята правильно. Бравый Жильбер приподнял шляпу, как бы успокаивая меня, а потом показал на часы, будто намекая, что надо подождать. Очевидно — подождать темноты. Я с жаром закивала. Сам Бог привел Буагарди в Париж, иначе бы мне не выбраться из этой передряги!

«А Талейран… О, какой гнусный тип! Как я не поняла — тогда, во время его последнего вечернего визита в эту спальню — что он принимает для себя окончательное решение: предать или не предать меня? Он даже не скрывал, сам говорил об этом! Он пустился в свои сентиментальные излияния, чтобы спровоцировать меня на откровенный ответ. Если бы я сказала «да», купилась на его посулы, он бы, возможно, не предал меня. По крайней мере, не стал бы вмешивать в дело детей. Но я, как глупая, прямо брякнула «нет», не захотела хитрить, и ему стало предпочтительнее продать меня Клавьеру, чтобы иметь хоть какую-то выгоду от отношений со мной…»

Когда стемнело, зашумел холодный, какой-то почти осенний, дождь. Молнии прорезывали темноту сада. Одетая, я забралась с ногами на постель, задернула полог, чтобы возможные соглядатаи думали, что я сплю. Около полуночи сквозь шум капель со двора донесся шорох. Подбежав к окну, я увидела, как мелькнули две темных тени внизу. Длинная садовая лестница взметнулась вверх и уперлась в стену под моим балконом. Увы, ее высоты не хватало — она не доставала до моего окна примерно на восемь футов[71]. Впрочем, для Буагарди это не стало препятствием для проникновения в комнату. Поднявшись по лестнице, которую внизу придерживал Брике, он ухватился за перила балкона, мощным движением подтянулся, перебирая руками, и уже спустя мгновение встал передо мной, обдав кучей брызг.

— Приветствую вас, мадам. Однако странное место для встречи, не так ли?

Его зеленые глаза азартно блестели.

— Очень странное! — сказала я в сердцах. — Не знаю, поняли ли вы это, граф, но Талейран взялся любой ценой задержать меня в Париже!..

— Я понял это. И безмерно благодарен за то, что вы разбавили мою нынешнюю обывательскую жизнь маленьким приключением.

Он шутил или вправду был доволен? Я решила не допытываться. Меня беспокоило другое.

— Как мне выбраться отсюда, сударь? Лестница не так длинна…