Не по торной дороге - Анатолий Брянчанинов (1905)

— Я подумаю.

— Помните одно: я вас ни в чем не стесняю, ничего вам не навязываю. Все, что в доме, по-прежнему, к вашим услугам.

Орест повернулся и пошел из комнаты; вдогонку ему послышались слова жены:

— Merci за великодушие… mais je tâcherai de ne pas abuser de votre aumône![204]

Осокин постоял-постоял, крепко стиснул руки и, с жгучей болью в сердце, отправился в кабинет зарабатывать эту aumone.

А что же думала в это время Софья Павловна? О, она еще ранее мужа выговорила роковое слово «кончено!», и если теперь жила еще с Орестом под одной кровлей, то только потому, что было бы непрактично, не имея в виду ничего лучшего, менять свой дом на зависимое положение под крылышком Павла Ивановича. К Осокину она, кроме положительного равнодушия, ничего не чувствовала; сердиться или ненавидеть его ей и в голову не приходило. «Дон Кихот какой-то!» — с сожалением отзывалась она о нем, и окончательно махнула на него рукой.

Но если Софи с таким пренебрежением относилась к мужу, зато родные ее, и в особенности Павел Иванович, крайне занимались им. Ильяшенков, возненавидев зятя со времени последнего с ним разговора, и спал и видел, как бы выместить на нем все свои неудавшиеся родительские виды. «Меня провел! — восклицал его превосходительство. — Дрянной мальчишка!.. Ну постой же: покажу я тебе, как умничать!» — Павел Иванович, решившись вредить Оресту, и помнить не хотел, что он ему зять; этим титулом пользовался у него Осокин, пока был богатым наследником, — теперь же, отказавшись от денег, он заносился Ильяшенковым в разряд глупцов, тех козлов, от которых, как говорится, нельзя ожидать ни шерсти, ни молока. Ну разве может жить его Софи с подобным болваном? В такой квартире, при таких доходах? — Нет. А может он, помимо наследства, доставить ей комфорт, блестящее положение в свете? — Нет. — Ну и жалеть его нечего! Пусть по крайней мере знает, как опасно бороться с высокопоставленными и среди бела дня показывать такие кунштюки честности!

И все пружины были пущены в ход, чтобы окончательно подрезать бедного Ореста.

Мы выше видели, как по первому же абцугу[205], все переменились в отношении к нему, но все это были одни цветочки, а ягодки, хотя и завязались, а все еще были впереди. Павел Иванович изо всех сил способствовал их созреванию; при его громадном знакомстве дело это было нетрудное и вот, через какой-нибудь месяц после приезда Осокина из Москвы, р-ские жители прочли в газетах, что Орест причисляется к министерству, а на место его назначается какой-то Верхоглядов.

Поразила эта новость Осокина, но не отняла у него энергии; он отчасти ожидал чего-либо подобного, но не так скоро. «Тестюшка видно поддоброхотил!» — догадался молодой человек.

Через несколько дней он отправился в Петербург.

— Желаю вам успеха, — усмехнувшись сказала ему на прощанье Софья Павловна, — но вряд ли ваша поездка принесет вам что-нибудь, кроме издержек… Нельзя, Орест Александрыч, безнаказанно плыть против течения.

VI

Если Софи так равнодушно относилась к тем материальным лишениям, которые неминуемо должны были последовать за причислением к министерству ее мужа, то только потому, что у нее уже был составлен план, на удачную развязку которого она сильно надеялась. Тот зверь, которого надо было поймать, сам шел в руки и, как читатель мог заметить, сам напрашивался на «пленительный плен». Действительно, Огнев если не глубоко любил Осокину, зато страстно желал ее; для обладания ею он не задумался бы принести огромные жертвы, а этого только и надо было Софи. Как женщина практическая, она рассудила так: «Муж мне надоел, комфорта я с ним не увижу — следовательно… рыба ищет где глубже, а человек где лучше».