В итоге - Полина Щукина

Девушка оторвалась от еды. Она явно не ожидала моего вопроса и, поёрзав на месте, ответила:

— Из Сеула.

— Ого! А почему сюда, в другой конец страны, да ещё и во время учёбы?

— Просто соскучилась по родственникам, — пробурчала она и отодвинулась на другой конец лавки.

Что с ней не так? Отсела от меня, а теперь даже не разговаривает, каждое предложение из неё вытягиваю.

— Почему ты так себя ведёшь? Что-то не так? — строго смотрю на Бон А, а она даже не обратила на мой вопрос внимания, только смотрит сквозь меня своими большими глазами, как щенок, который не понимает, почему на него кричат.

— Ту Хонг, давай пойдём, а то уже поздно…

Она торопливо встаёт и, выкинув шпажку от лакомства, направляется в сторону выхода из парка. Вскакиваю вслед и хватаю Бон А за руку с напульсником. Она вскрикнула, и я, испугавшись, отпустила её. На руке Бон А была кровь.

— Не хватай меня так! — пропищала девушка и быстро зашагала прочь.

— Стой! У тебя рана кровоточит, давай пойдём в больницу!

— Да господи, Ким Ту Хонг, замолчи хоть на секунду! — она резко обернулась ко мне. — Отстань, не пойду ни в какую больницу!

Бон А зашагала дальше. Мне ничего не остаётся как просто идти следом.

Мы молча шли неизвестно куда, и я всё время наблюдала за ней. Наконец она сбавила шаг, и мы поравнялись. Девушка протянула мне руку, за которую я её схватила. На запястье был порез и несколько шрамов, похожих на ожоги. Кровотечение остановилось, и вокруг ран осталась запёкшаяся кровь.

— У меня были проблемы в школе, — замявшись, сказала она, выдавливая из себя слова. — Старые уже зажили, эти сделали вдогонку.

Мы вышли на смотровую площадку. Ворот её футболки оттянулся вперёд, и из-под него стало видно багровый синяк. Он наверняка не один. Девушка проследила за моим взглядом и повыше натянула футболку.

— Всё настолько серьёзно, что ты даже сбежала в другой город?

— Да, — кивнула она. — От Сеула слишком много неприятных воспоминаний.

— Ты рассказала об этом родителям?

Достаю из кармана рюкзака пластырь с динозавриками и глазами показываю, чтобы она подала руку.

— Нет.

— Почему?

— Меня будут ещё больше презирать. Что обо мне будут говорить, если я…

— Тебя бьют, унижают, а тебя всё ещё беспокоит, что они подумают?

— Ты не понимаешь, — раздражённо сказала Бон А.

— Действительно, откуда мне тебя понимать, — приклеиваю на запястье пластырь и отпускаю её.

— А ты не задумывалась, что если бы ты исчезла, то и проблем бы не было? — спрашивает Бон А. Усаживаюсь на перила и, покрепче держась руками, раскачиваюсь взад-вперёд.

— Нет, — отвечаю я, вздохнув, — даже в голову не приходило. Как по мне, лучше биться до последнего, чем в один момент оборвать все пути к мечте, да и вообще к жизни.

— А с моей жизнью и умереть не жалко… — Девушка упёрлась локтями в перила и стала пристально разглядывать сияющий город, словно её зрение позволяло разглядеть каждую зелёную крышу. Знаю, она ждёт моего ответа, но делает вид, что ей очень интересен горизонт.

— Бон А, ты любишь бенгальские огни?

— Да, конечно. Их все любят, но к чему ты об этом?

— Жизнь — это бенгальский огонь. Вот его достают из упаковки, зажигают, он горит ярко-ярко, а потом резко затухает. Но всё-таки есть одно отличие жизни от этой горящей алюминиевой палочки. Понимаешь, о чем я?

— Не особо.

— Я о том, что у каждого есть возможность начать всё заново. Достать из упаковки ещё один бенгальский огонь, так сказать. В любом случае мы все когда-нибудь умрем. А попробуй за свою жизнь сделать что-нибудь, попробуй разгореться так же, как искры. Если умрёшь, от твоей смерти никому не станет легче, только в этом мире будет на пять человек несчастнее.

— Например? Не знаю таких людей.