Наследница поневоле - Даша Литовская (2021)

— Ну что Вы. Вы вовсе не старая. — может быть я и скривила душой, но иногда это делать даже полезно, особенно если видишь, что на лице человека вдруг расцветает смущенная улыбка.

— Я со своим мужем никогда не была близка. А сейчас… Геннадий Викторович, он столько всего знает, всегда рассказывает что-то интересное. А еще он так галантен и обходителен. И смотрит на меня… Я всегда хотела, чтобы муж на меня так смотрел…

Ясно. Дедуля снес крышу Раисы Альбертовны. Где-то в глубине души я даже загордилась стариком и хитро улыбнулась.

Я сделала две чашки горячего душистого чая и усадила женщину за стол.

— Ну, если Вы считаете, что кто-то вдруг будет против… — осторожно начала я.

— Нет! Нет! О чем ты? Ни о чем подобном я и не думаю. — щеки женщины так зарделись, что я без сомнений могу сказать — думает.

Видимо, окончательно смутившись, она поспешила перевести тему.

— Ты не виновата в пропаже колье. Андрею действительно стоило лучше подумать, прежде просить тебя надеть его на это мероприятие.

Я с благодарностью на нее посмотрела.

— Ты знаешь, — вдруг улыбнулась женщина. — твой дедушка, ну тот, который Гроздицкий, он очень хотел с тобой познакомится.

Я напряглась и тут же забросила ногу на ногу, а руки сложила на груди.

— Думаю, если бы так хотел, то непременно сделал бы это.

— Полина… — мягко произнесла Раиса Альбертовна. — Он очень любил свою дочь… Души в ней не чаял. А потом она вышла замуж за твоего отца, и Николай Федорович его сразу же невзлюбил. Он был против этого брака, но дочка и слушать не стала. Большой был тогда скандал… В конце концов Гроздицому пришлось дать свое одобрение, хотя бы для того, чтобы не потерять дочь. Спустя пару лет родилась ты. Старик тебя с рук не спускал, возился денно и нощно. Твои родители постоянно ссорились. Что-то у них не ладилось. А потом они попали в аварию. И оба погибли. Гроздицкий винил его. Твоего папу. Уж не знаю почему. С того времени он и смотреть на тебя не мог, слишком уж ты ему дочь напоминала. Ты ведь вылитая мама. А он был так убит горем, что…

— Сдал меня в приют… — механическим голосом закончила я. Внутри будто что-то заледенело. Сколько раз я гадала, почему была не нужна родным людям. Почему меня не любили и обошлись именно так.

А оказалось — любили. Любили настолько сильно, что не смогли и видеть.

Наверное, старик Разумовский решил отказаться от последнего живого воспоминания о любимой дочери.

На глаза неожиданно навернулись слезы, а Раиса Альбертовна посмотрела на меня виновато.

— Извини, зря я это все, наверное. Дело забытое, к чему прошлое ворошить… — она растерянно сложила брови домиком, явно чувствуя себя неуютно.

— Ничего. Спасибо, что сказали, но… Мне нужно побыть одной. — оставив чашку с чаем на столе, я быстро покинула кухню, чтобы поскорее убраться с чужих глаз. С детства терпеть не могу, когда кто-то видит мою слабость.

Ноги сами свернули в длинный коридор поместья, ведущий к двери запасного выхода на заднем дворе. Единственное, что мне сейчас действительно необходимо, это глоток свежего воздуха, а выходить через основной выход слишком опасно — журналисты, в отличие от нормальных людей, не спят.

В голове разом закопошился ворох старых вопросов, щедро приправленных свежеиспеченной обидой. Я ведь все это время неосознанно искала проблему в себе! Чем не угодила родным? Что со мной было не так? Чем я была хуже других людей?

Но все оказалось гораздо проще. Дедуля Гроздицкий просто был слишком слабоволен. Из-за его слабоволия я всю жизнь живу с комплексом неполноценности. И истребить его не удалось, какой бы любовью не окутывали меня мои приемные дедушка с бабушкой. Удалось лишь засунуть глубоко в душу и никогда никому не показывать. Только вот от этого он не исчез.