Услышь мою тишину - Тори Ру

— Ксю, мы не настолько хорошо знакомы, чтобы он просил меня об одолжении! Он всего лишь парень, который набил мне тату.

— Свой собственный эскиз! Не отпирайся, ты ведь специально устроилась в кафе? — Я улавливаю ее испуг, замешательство, сомнения и надежду. — Ну, и как у него дела?

Нестерпимо яркий летний вечер за ее худыми плечами затуманивается, тоска Сороки рвется наружу, я не должна врать ей, но не нахожу нужных фраз…

Голос срывается:

— Неплохо. Наверное… То есть… он в порядке!

Получив подтверждение своих подозрений, Ксю беспощадно плющит окурок.

— Не представляю, что он тебе наплел, но передай ему, что ничего не изменилось. Давай, осуждай меня. Это справедливо! — Я открываю рот, чтобы возразить, но замечаю ее слезы и затыкаюсь. — Когда я снова встретила Ника, он был на дне. Я, в общем-то, тоже… — Она водит пальцем по выпуклым бокам пиалы. — Каждое утро заставляла себя просыпаться и жить. Ник заканчивал курс реабилитации в рехабе, где я пропадала все время. В терапию подопечных входили занятия общественно полезным трудом, беседы с психологами, священниками и соскочившими наркоманами. Но к таким, как Ник, волонтеров подпускали только на стадии стойкой ремиссии — чтобы, не дай Бог, не поддались на уговоры и не передали дозу… Я слышала, что в группе самых трудных есть отбитый парень, способный умозаключениями загнать любого профессионала в тупик, но даже предположить не могла, что это Ник. Мы столкнулись случайно — он брел по территории, я бежала в дальний корпус по поручению врача. Я едва устояла на ногах, а он изменился в лице. Я не сразу узнала его, но мир мгновенно обрел краски. Потому что… Ник был частью безоблачного прошлого. Лучшим другом Сороки. Он был и моим другом. Мы обнялись. А потом… разрыдались. — Ксю стирает ладонью борозды потекшей туши и шумно вздыхает. — Нам было легко вдвоем. Всегда. Два чертовых года мы загибались, и встреча показалась чудом. Мы тайком гуляли по затерянным между старыми корпусами дорожкам, говорили ни о чем и обо всем, подолгу молчали, сидя на лавочке… Рядом с Ником боль отпускала. Получалось дышать. Можешь не верить, но… не было никакой интрижки! Ник стал моим спасением. Он твердо решил завязать, а я задалась целью помочь ему. А это… случилось всего раз. После выписки Ник пригласил меня в Озерки, навалились воспоминания… В тот день нам было особенно плохо, и я поддалась порыву. Конечно, так утешают друг друга только моральные уроды, но я и не претендую на святость…

Натужно гудит холодильник, назойливо шипит соседское радио, во дворе горланят дети. Ксю нервно постукивает маникюром по пластику стола и кусает губы. Я плачу вместе с ней.

Четыре недели назад самобичевание чуть не столкнуло в бездну и меня.

Она наклоняет пиалу, наблюдает за кофейной гущей и задумчиво продолжает:

— Воспитывалась я в строгости, но всегда являлась источником неприятностей. Сама посуди — разноцветные патлы, колокольчики в косах, увлечение панк-роком, странные друзья… Парень — неформал, травля, избиение, его страшная смерть, суд, угрозы, новый переезд… Тяжелая депрессия, помощь сирым и убогим, и — вишенкой на торте — незапланированная беременность от наркомана. Родители были в шоке. Все, что я делаю, до сих пор считается неправильным. Костя живет у мамы — она не доверяет мне. Ну а я… осваиваю новые горизонты. Теперь в кофейне. И кажется, это мой потолок.

— А Ник? — Меня захлестывают эмоции. — Разве он не способен снова спасти тебя?

Ксю грустно усмехается:

— Ник предлагал нам стать семьей. Много раз. Но это невозможно. Мы слишком никчемные, и… между нами всегда будет стоять Сорока.

* * *

51

Жестокие и бессмысленные слова режут по живому. Ксю ерзает на неудобной табуретке, сметает несуществующие крошки и съеживается, будто ожидая удара. Я все еще помню ее юной, но… одновременно вижу в ней свое возможное будущее — растерянность, бессилие, сожаления и сотни вопросов без ответов.