Нельзя - Лаура Тонян

Когда медсестра оставила нас наедине, Шеридан все-таки немного отодвинулся. Мы некоторое время прибывали в абсолютном молчании. Я в смятении теребила подол своей васильковой футболки, ощущая, как изредка стреляло в месте пореза. Сводный брат, спрятав руки в карманах, не знал, куда деть глаза. Никто не осмеливался заговорить первым. За дверью продолжала кипеть жизнь: не прекращались быстрые шаги и эмоциональные разговоры. Я знала, что за нами с Алистером последовали и другие — мои соученики, кто-то из преподавателей. Может быть, даже приехал директор. Но я не хотела видеть никого другого, кроме человека, который стоял напротив.

— Ты множество раз избавлял меня от неприятностей, — я, в конце концов, набралась храбрости, чтобы уничтожить тягостную тишину, — но никогда раньше ты за меня так не боялся, как сегодня.

Мой голос мучительно хрипел, тело дрожало. Я не имела понятия, что говорить дальше, если Алистер продолжил бы по-прежнему сохранять молчание. Но прошло долгих две минуты, и он-таки сказал:

— Просто… Я… Ты совсем недавно пострадала на дороге, а теперь это… Ты ведь защищала меня. — Шеридан прочистил горло кашлем, щеки его покрылись багрянцем. — Даже представить боюсь, какую истерику закатила бы твоя мать, случись с тобой что… Ну, в смысле, что-то похуже этого…

Слезы подступили к самому горлу, стали душить. Кое-как мне удалось сдержаться и не заплакать, однако я была готова вот-вот разрыдаться. Необходимо было оставаться равнодушной. Нужно было показать Алистеру, что его слова нисколько меня не ранили. Ладони крепко сжали края больничной кушетки. Я, наконец, отвела взгляд. Парочку раз коротко кивнув головой, осмотрела маленькую палату, словно увидела ее только что.

Кажется, я даже прошелестела в ответ что-то вроде:

— Угм, конечно… Что же еще может быть…

За проявленное им неравнодушие ко мне я готова была забыть ту ночь, я готова была не думать о том, чем он занимался тогда с Микелой в своей комнате, пока я после аварии спала у себя. Я готова была переступить через себя, растоптать свою гордость и снова показать свои чувства, раскрыться для него по-новому. Как же я ненавидела себя за эту слабость! Он снова стал холодным со мной, чего и стоило ожидать. Глупая. Глупая.

Какой же я была глупой!

Внезапно дверь в палату снова распахнулась, и внутрь впорхнули мои всполошённые приятели. Медсестра напрасно просила заходить по двое, потому что с десяток человек не собирались никуда уходить и без перестану засыпали меня одинаковыми вопросами. Я пыталась отвечать каждому и улыбаться, хоть и натянуто и слегка, но все же. У меня не было совершенно никакого настроения. Я хотела поскорее оказаться дома, лечь под одеяло и выплакаться. Мне нужно было выглядеть перед Алистером непоколебимой и флегматичной. Но я хотела плакать. Рыдать. Я хотела обнять подушку, включить самый грустный трек в своем плейлисте и выплеснуть эту безнадежность. Эту обиду. Эту подавленность. Я дьявольски тосковала по мужчине, которого видела каждый день, но мы были безмерно далеки друг от друга.

— Ты действовала, как героиня из фильма! — оживленно прокомментировал парень, голос которого я сегодня уже слышала.

Он был единственным за последние пять минут, кто не паниковал и не спрашивал о том, как я себя сейчас чувствую. Он не бросался с вопросами о моем здоровье и не пытался ко мне сострадательно прикоснуться. Напротив — он стоял в метрах двух от меня, его голубые глаза блестели от восторга. Все размахивал и размахивал руками, когда все обратили внимание на него. Он заметил, что и я на него смотрю, поэтому стал высказывать свое восхищение с еще большей экспрессией.

— Я должен был достать телефон и снимать, чтобы потом ежедневно пересматривать, потому что это действительно было круто! Это было офигенно круто, Джо! Я был настолько потрясен, что забыл про все на свете! Про телефон тоже… — огорчился парень, пожав плечами в конце своей пылкой тирады.