Отогрей моё сердце - Мария Шарикова

Пролог

Ярославская губерния, Даниловский уезд, Богородская волость,сентябрь 1813 года.

В гостиной Яминских коротали время за вышиванием три юных княжны, удобно расположившись на обтянутой синим бархатом софе.

Самая старшая, Юлия, мыслями была далека от своего занятия. Пару раз уколов иголкой палец и получив несколько толчков в бок от средней сестры, Марии, девушка отложила пяльцы в сторону.

- Жюли, отчего ты так волнуешься, cherie? - поинтересовалась Машенька, заметив, что тёмные глаза Юлии наполнены печалью, - папенька совсем недавно сказал, что наступило примирение. А значит, письмо от Сергея скоро придёт!

- Твоими бы устами, сестрица, - с грустью произнесла Жюли, но уголки её красивых губ дрогнули в слабой улыбке.

Вот уже второй месяц не приходило ни одного письма от её возлюбленного и жениха, князя Сергея Шаховского. Княжна убеждала себя в том, что во время войны трудно найти время, чтобы черкнуть несколько строк домой.

- Жюли, прошу тебя, не грусти! - попросила до ныне хранившая молчание Софья, самая младшая из девиц.

- Ну что-то ты, Сонечка! - поспешила успокоить девочку Юлия. - Я не грущу! Уверена, моя неожиданная fatigue (фр. - усталость, хандра) скоро пройдёт.

Жюли очень сильно любила обоих сестёр, но с Софи её связывали особые узы. Схожие внешне, и характером они, несмотря на разницу в возрасте были близки.

- Конечно, пройдёт, cherie, вот получишь письмо от Сергея, и пройдёт, - наконец нарушила тишину Мария.

Неожиданно распахнулись двери гостиной, и в комнату изящной походкой вошла мать девушек, Елизавета Петровна. Тёмно-русые, как у всех дочерей, волосы были уложены в строгую прическу, а домашний наряд был одновременно прост и элегантен.

С присущей ей добротой она улыбнулась каждой девушке, но свой взгляд княгиня задержала на Юлии.

- Жюли, папенька желает видеть тебя в своём кабинете, - произнесла Елизавета Петровна.

Старшая mademoiselle Яминская вскочила со своего места, и присев перед матерью в поспешном реверансе, поторопилась к отцу. Идя по длинному коридору, она отчётливо слышала громкий стук собственного сердца, гадая, что ей хотел поведать родитель. Постучав и дождавшись не громкого «entrez», девушка вступила вовнутрь, робко посмотрев на Николая Семёновича.

- Вы звали меня, папенька? - спросила Юлия, повторив реверанс.

- Да, душа моя, - промолвил князь, - я только что вернулся от Шаховских. Нынче Борис Игнатьевич получил письмо из Саксонии. Жюли, мне тяжело это говорить, но Сергей Борисович погиб.

Юлия не шевельнулась. Смысл сказанных отцом слов не сразу дошёл до неё. «Серж не мог погибнуть!» - словно повторяя молитву, твердила себе девушка. Никогда не падая в обморок, Жюли не почувствовала как земля ушла из под ног, а в глазах потемнело.

Она пришла в себя несколько минут спустя, осознав, что папенька заботливо уложил её на кушетку. Обеспокоенная горничная суетилась вокруг неё с нюхательными соплями и обмахивала её веером.

- Ох, и напугали вы нас, барышня! - причитала Варвара. - Крови в лице нет, а руки словно лёд...

- Полно, Варя, - наконец произнесла княжна, - папенька, могу ли я вернуться к себе? Я хочу побыть одна.

- Конечно, душа моя, - сказал Николай Семёнович, - Варвара тебя проводит.

Поднявшись в свои покои в сопровождении преданной горничной, Жюли поспешила отослать ту прочь, желая побыть наедине со своим горем.

Подойдя к туалетному столику, она распахнула резную шкатулку и достав пачку писем, перевязанных алой лентой, отправилась к кушетке, стоящей в дальнем углу спальни.

Успело потемнеть, и только горящие в камине поленья освещали всё вокруг. Осень нынче выдалась мокрой и холодной,и Юлия, укутавшись в шаль, начала читать послания, написанные твёрдой мужской рукой.